Анастасия Завозова: Как я переводила "Ахилла"
Когда роман "Песнь Ахилла" вышел в США в 2011 году, все критики с восторгом писали об уникальном стиле автора, во многом действительно отсылающем к песне, и удивительном сочетании лаконичности и красочности ее языка. Теперь и русскоязычный читатель может оценить мастерство Миллер благодаря, без всякого преувеличения, блестящему переводу Анастасии Завозовой, усилиями которой заговорили на русском языке герои "Маленького друга" и "Щегла" Донны Тартт, а также "Маленькой жизни" Ханьи Янагихары. Мы попросили Анастасию рассказать, в чем же особенность стиля Мадлен Миллер и как удалось передать эту особенность в переводе.
Летом, кажется, 2017 года я решила послушать аудиокнигу, которая называлась The Song of Achilles. Роман был не новый, я много слышала о нем раньше, но не спешила его читать, потому что к древнегреческим мифам я — специалист по скандинавской литературе — скорее равнодушна.
Буквально с первых же слов книги — и в аудио это было как-то особенно заметно — стало понятно, что роман Мадлен Миллер очень интересно устроен, точнее выстроен. Его внутренняя основа — это не столько сюжет, сюжет как раз здесь выступает в качестве подрамника, это такая многажды проговоренная известная история о Троянской войне, фокус которой смещен в сторону человеческого, а точнее — любви между Патроклом и Ахиллом. Его внутренняя основа, костяк, на котором вся эта заново рассказанная история и держится, — это особый ритм повествования. Роман Миллер — это действительно песнь, которая мне в некоторых своих высших точках напомнила стихотворение в прозе "Что такое любовь?" из романа Кнута Гамсуна "Виктория". Но, конечно, в первую очередь "Песнь Ахилла" — это современное продолжение старинной традиции устного пересказа, а точнее перепева старинных легенд, и Миллер как автор буквально выступает здесь в роли аэда. Она не пишет нам текст, она вслед за Гомером и сотнями (тысячами) безымянных певцов-сказителей пропевает нам свою трактовку известной истории, какой она ее помнит, какой она ее видит.
Поэтому первой переводческой задачей для меня было вычленить этот песенный ритм из текста, понять его рисунок, потому что этот ритм и будет костями русского текста. Его невозможно будет прочитать, только почувствовать, но если неправильно его задать с самого начала, то и весь текст будет казаться как бы немного надетым наизнанку.
Ритмически "Песнь Ахилла" делится на три больших куска. Начало (и начало вообще всего), до того, как в историю вторгаются война и взросление — это стилистически самая "песенная" часть. Миллер не злоупотребляет прилагательными, напротив, она везде очень скупо обращается со словами, "Песнь Ахилла" — это в целом скорее про красоту безыскусности, чем про красоту слога, но именно в первой части она позволяет себе больше всего сравнений, описаний, осязаемости текста.
"Ахилл поймал остальные смоквы — одну за другой, эффектным жестом бросил их обратно в миску. Все, кроме последней — ее он съел, разорвав зубами темный плод, обнажив розовую мякоть. Смоквы были спелыми, сок так и брызнул наружу. Недолго думая, я поднес брошенную мне смокву к губам. Она лопнула, мой рот наполнился зернистой сладостью, ворсистая кожица скользнула по языку. Когда-то я любил смоквы".
Вторая часть — самая ритмически сухая. Повествование здесь обнажается местами до сухого схематизма: бывшие мальчики семимильными шагами идут к взрослению, войне и смерти. Это не та часть истории, на которой читатель должен как-то особенно задержаться. Патрокл, от лица которого ведется повествование, проходит ее буквально зажмурившись, поэтому тут не за что зацепиться, кроме грядущей трагедии, и весь ритм этой части сводится к условной военной барабанной дроби, унылому дудению рогов. Грубо говоря, тут ритм задают весла судов, плывущих к Трое.
"Корабельные доски были липкими от свежей смолы. Мы перегнулись через борт и, прижавшись животами к нагретому солнцем дереву, в последний раз помахали всем на прощание. Мореходы подняли якоря — грубые, белесые от наросших ракушек — и распустили паруса. Затем они уселись за весла, обрамлявшие корабли будто ресницы, и принялись ждать отсчета. Загрохотали барабаны, весла взлетели и опустились, увлекая нас к Трое".
Ну и в третьей части Миллер снова позволяет себе вернуть тексту плотность, но эта плотность равна черному облаку, которое неумолимо сгущается над историей. Все — и читатель в том числе — знают, чем все кончится, трагедия висит в воздухе, и ритм этой части — такая плакальщица, которая уже, простите, разлила масло и оплакивает беду.
"Мы просыпаемся от чьих-то криков и раскатов грома, голубое небо расколото бурей. Дождя нет, только потрескивает сухой серый воздух да летают зазубренные молнии, будто кто-то хлопает в огромные ладоши. Мы торопливо поднимаем полог, выглядываем наружу. По берегу — в нашу сторону — стелется дым, едкий и темный, а вместе с ним и запах подпаленной молниями земли. Атака началась, и Зевс держит слово, перемежая наступление троянцев поддержкой с небес. Земля гулко ухает у нас под ногами — наверное, несутся вперед колесницы во главе с гигантом Сарпедоном".
Далее, выстроив для себя в голове ритмический рисунок и примерив его на разных частях текста (я обычно перевожу несколько пробных отрывков, делаю несколько вариантов одного и того же места в романе и затем зачитываю их вслух, чтобы понять, что работает, а что нет; вообще, чтение перевода вслух — это лучший способ выловить какие-то огрехи, там где что-то не получилось, всегда споткнешься), — так вот, примерив разные варианты и нащупав верный ритм, я перехожу к поиску лексики.
Как я уже говорила, роман Миллер лексически и синтаксически сделан довольно скупо. Она пишет (по большей части) простыми предложениями, избегает пышности и ее язык не прост, а скорее универсален. Важно, кстати, отметить, что "Песнь Ахилла" — это никоим образом не исторический роман, здесь есть и анахронизмы (в какой-то момент мы обнаруживаем, что у Деидамии, например, накрашены ногти), и герои подчас говорят и думают слишком современно, да и у Миллер не было задачи создать достоверное историческое повествование. Поэтому ее язык старомоден лишь условно, ощущение старинности создается тем самым песенным ритмом, о котором я говорила, а в целом это такой ясный, местами лиричный, но очень чистый текст.
Когда ищешь переводческий ключ к чему-либо созданному по мотивам истории о Троянской войне, есть соблазн, конечно, сразу кинуться к переводу "Илиады" Гнедича, потому что он, во-первых, восхитительно ритмичен и ритм этот на подсознании помнится многим (все мы знаем известный анекдот про "тут за углом продаются решетки стальные"), а во-вторых, там есть много слов, которые в теории могут сработать на отличное узнавание текста, на создание нужной атмосферы и проч. Все вот эти "гнедичевские" слова — "пышнопоножный", "лилейнораменная", "шлемоблещущий" и "розовоперстая" — по идее, могли бы быть такими маячками, жирными метинами вроде "Здесь был древний грек", одного такого слова на десяток страниц хватило бы для поддержания атмосферы.
Но такие слова никак не вязались со стилем Миллер, в котором не было никакой пышнопоножности. Значит ли это, что использовать перевод "Илиады" было никак нельзя? Можно, только оттуда мне пришлось вытаскивать слова условно второго ряда — которые казались бы не слишком современными, но при этом оставались бы стилистически не перегруженными. То есть "лилейнораменного" ничего нельзя, а вот богоравного царевича уже можно. Поэтому мне пришлось прочесать переводы "Илиады" и "Одиссеи" на предмет слов вроде "трапеза", "возничий", "кормчий", "владыка", "повелитель мужей" — я постоянно проверяла по этим текстам, можно ли использовать то или иное слово, не будет ли оно слишком современным или слишком старым, все должно было быть настолько нейтральным, насколько возможно.
Ну и наконец, мне нужен был какой-то быстрый ликбез не столько в области древнегреческой культуры, сколько в области переводов "Илиады": как это делали, как искали слова, как были созданы на русском языке эти важные тексты. За помощью я обратилась к Галине Юзефович — историку-классику по образованию, и она посоветовала мне две статьи, оказавшиеся очень полезными.
- А. Н. Егунов, А. И. Зайцев, "ИЛИАДА" В РОССИИ
- А. И. Зайцев. Древнегреческий героический эпос и "Илиада" Гомера
И, конечно, не могу не отметить, что мне очень повезло с редактором книги, Екатериной Владимирской. Екатерина — эллинист и в целом очень много знает о культуре и литературе того периода, поэтому ее замечания — например, о том, что Троила нельзя переводить "мальчиком", поскольку он хоть и юн, но ему все-таки восемнадцать лет — оказались невероятно ценными, не говоря уже о вдумчивой и точной редактуре, которая очень улучшила мой перевод.