Переводчик Антон Гопко о книге Ричарда Докинза "Расплетая радугу"
Хоть смешай ты их души в едином котле,
Хоть свяжи их, хоть склей их друг с другом,
Но один устремится за радугой вслед,
А другой поплетется за плугом.
Джон Бойл О’Рейли (1844–1890),
"Сокровище радуги"
В июне в нашем издательстве выйдет книга Ричарда Докинза "Расплетая радугу". Среди его сочинений она занимает особое место. В ней Докинз обращается в первую очередь к творческой и, шире, гуманитарной интеллигенции (хотя интересна книга будет всем). Главный герой этой книги — поэзия. Предоставим слово блистательному переводчику этой книги Антону Гопко, который прекрасно перевел не только текст самого Докинза, но и часть приводимых автором стихотворений из классической английской поэзии, что еще никогда не издавались на русском языке.
Антон Гопко, переводчик
«"Расплетая радугу" — это уже третья книга Докинза, переведенная мной. И на мой взгляд, она входит в четверку его главных трудов. Три других: "Эгоистичный ген" (первая его книга, произведшая в 1976 году эффект разорвавшейся бомбы), "Расширенный фенотип" (самая важная работа Докинза по мнению самого автора, глубочайшее переосмысление эволюционной теории, одна из вершин человеческой мысли XX столетия) и "Слепой часовщик" (неувядающий шедевр научно-популярной литературы — увлекательный путеводитель по дарвинизму для "чайников" и сомневающихся).
Эта книга — о... поэзии. Нет, Докинз не рядится в одежды литературного критика. Он пишет только о том, в чем превосходно разбирается, — о поэзии окружающего нас мира, которая открывается нам по мере того, как мы его познаем. А познаем мы мир при помощи науки. И тот, кто отказывается от этого "волшебного ключика", добровольно лишает себя огромного количества красоты и поэзии, делая свой мир намного более серым и унылым, чем он мог бы быть. Но для изложения и поддержания своего тезиса Докинз то и дело прибегает к помощи поэзии в самом прямом смысле этого слова, показывая себя тонким знатоком изящной словесности.
Джон Китс вменял Ньютону в вину, что тот, объяснив происхождение радуги, уничтожил ее красоту. Вся книга Докинза — это развернутый ответ великому поэту, полемика с ним. С обычной для себя убедительностью Докинз доказывает, что, "расплетя радугу", Ньютон не только не разрушил, но многократно преумножил ее поэзию. В двенадцати главах своей книги Докинз протягивает нити от знаменитого эксперимента Ньютона к самым разным научным и техническим достижениям — от красного смещения, ДНК-дактилоскопии, рядов Фурье и даже суеверий у птиц до компьютерной мыши и виртуальной реальности. И повсюду рассыпает перед нами чудеса — неисчислимые, поразительные чудеса.
Полное заглавие книги звучит как "Расплетая радугу: наука, заблуждения и потребность изумляться". Докинз полагает, что насущная "потребность изумляться" свойственна всем людям и что именно она является двигателем как научного любопытства, так и творческих порывов. Эта же потребность лежит в основе религиозного благоговения, а в еще более низменном и грубом виде служит причиной популярности гороскопов, "экстрасенсов" и телепередач про "паранормальное".
Но что было бы, если бы поэты — и вообще люди искусства — чуть больше интересовались наукой и вдохновлялись ею? Как звучала бы "Эволюционная симфония" Бетховена? Как выглядел бы "Большой взрыв", написанный кистью Микеланджело? Докинз убежден в том, что знание науки и понимание ее поэзии принесло бы огромную пользу любому художнику. Точно так же как образное, поэтическое мышление испокон веков приводило ученых к самым ярким и неожиданным открытиям и изобретениям».
Вот некоторые из стихотворений, переведенные Антоном Гопко для этой книги Докинза:
…Ведь даже Свет, хоть светит он всему,
Сам оставался сумрачною тайной,
Но, покорясь светлейшему уму,
Он приоткрыл своей загадки тьму.
И вот из белизны первоначальной
Льнет каждый луч к собрату своему,
Являя зачарованным очам
Цвета исходные: вначале красный
Пленяет их, оранжевый затем
И нежно-желтый, следом за которым
Блистают свежей зеленью лучи.
Вот голубой — краса небес осенних —
И синий, что печален и глубок,
Как уходящий в ночь морозный вечер.
Вот, наконец, последние лучи
Зачахнувшей фиалкой угасают.
Весь этот пышный цветовой наряд
Сияет нам с небес дугою водной,
Когда поля сверкающей росой
Пред нашим взором орошает туча.
И мириады капелек цветных
Летят, и мириады остаются —
Источник вечно новой красоты.
Какой поэт творил так вдохновенно,
Мечтая у журчащего ручья?
Какой пророк вещал с таким восторгом?
А солнце и густые облака
Тебе сегодня, Гринвич, вновь являют
То, сколь велик рефракции закон.
Джеймс Томсон,
"Памяти сэра Исаака Ньютона" (1727 г.)
Измерим радугу, сочтем —
Не сомневаюсь в том.
Но мост, связующий влюбленных,
Не выдаст нам своих законов.
Эмили Дикинсон
(1894 г.)
Жить — вот уже достаточное чудо,
И судьбы всех народов тут не в счёт.
Об этом мне мой пульс стучит повсюду.
Художник пишет пусть, поэт — поёт,
А музыки сыны — корпят над звуком;
Крыло жука мощней, чем самолёт.
Пусть не у дел при солнце близоруком,
Фантазия ушла в ночные сны,
В созвездья, неподвластная наукам.
И ей ни страх, ни алчность не страшны,
Коль все сердца выстукивают всюду,
Что жизнь — уже достаточное чудо.
Мервин Пик,
“Стеклодувы” (1950 г.)
Природе мы нужны? То ложь!
Она, сквозь толщь напластований,
Кричит: «Мне дела нет до тварей:
Те вымерли, и ты прейдёшь!
Ты звал меня из темноты,
Дала я жизнь, веду и к смерти,
Дух — лишь дыханье, уж поверьте,
И всё». Но люди, спросишь ты,
Вершина всех её чудес,
Что так рвались к высокой цели,
С чьих уст так радостно летели
Псалмы под зябкий свод небес,
Кто верил в то, что Бог — любовь,
Хоть видел пред собой веками
Природу с красными клыками,
И обагрявшую их кровь?
Тот, кто любил, боролся, ждал,
Когда восторжествует Правда,
По ветру разлетится прахом
Иль будет смят твердыней скал,
И всё?.. Тогда химера, дым —
Вот человек, аккорд нестройный.
Драконов древних злые войны —
Гармония в сравненье с ним.
О жизнь! Твои пустые сны —
Одно для нас благословенье!
Где взять ответ, где утешенье?
С той стороны, с той стороны.
Альфред Теннисон,
из поэмы In Memoriam (1850 г.)