"Однажды мне в голову внезапно пришел замысел романа. Было это во время отдыха на море в Богноре, когда мы спускались к морю, садились на набережной и наблюдали за проходящими мимо толпами. Глядя на этот бесконечный людской поток, я выбирал какое‑нибудь семейство и представлял себе, как проходит их жизнь, какие надежды лелеют и к чему стремятся отцы, гордятся ли матери детьми или разочаровались в них, кого из детей ждет успех, а кто отдастся на волю волн и ничего не добьется.
<…>
Сюжет был прост, настолько прост, что, пиши я не для собственного удовольствия, я бы постыдился брать его для романа. Семья из пригорода — муж, жена, взрослая дочь, которая работает в швейном ателье, сын, который только что устроился в лондонскую контору, и младший сын, еще школьник, — ежегодно ездит на две недели отдыхать в Богнор. Я собирался написать о том, как проходит каждый день их отпуска, начиная с вечера перед отъездом и заканчивая днем, когда они собирают вещи, чтобы возвращаться домой; как они каждое утро выходят из старенького пансиона и спускаются к морю; как отец во время короткой передышки от скучной работы обретает надежду на будущее; как дети жаждут романтики и приключений; как мать, которая боится моря, пытается убедить остальных, что ей все нравится".
Именно так в автобиографии "Без женской роли" опишет историю создания романа "Две недели в сентябре" его автор Р. С. Шеррифф. И это – практически полное описание сюжета романа. Все остальное – детали. Но именно в этих деталях и кроется ответ на вопрос, почему даже сейчас, спустя почти сто лет с момента написания, этот роман оказывает невероятное, гипнотическое воздействие на своих читателей.
К моменту написания в 1931 году своего главного прозаического текста Шеррифф был уже известен как драматург и автор киносценариев. Свою первую пьесу, "Заминка в разбирательстве", он написал в 1921 году, чтобы помочь Кингстонскому гребному клубу, в который входил, собрать деньги на покупку новой лодки. А спустя всего восемь лет (и пять пьес) в постановке "Конца путешествия" главную роль исполнил Лоуренс Оливье (в 2007 бродвейская постановка этой пьесы, фактически её возрождение, получит премию "Тони"). В фильме 1919 года "Труженики", для которого Шеррифф адаптировал роман Гюго "Труженики моря", главную роль исполнил Рональд Колман, будущая звезда Золотой эпохи Голливуда. Но основной успех к Шерриффу-сценаристу придет в 1939 году, когда фильм "До свидания, мистер Чипс" принесет ему номинацию на премию "Оскар" за лучший сценарий.
Итак, конец двадцатых годов ХХ века, семейство Стивенсов в очередной раз, как и год назад, и два года назад, и три года назад, едет в отпуск в приморский городок Богнор. И там… Просто живет. И наблюдать за этой жизнью, жизнью без каких-то невероятных сюжетных твистов и скелетах в шкафу – феноменально интересно. После смерти Шерриффа и о нём самом, и о его романе прочно забыли, а потом, в начале двухтысячных, вновь вспомнили, перечитали и без памяти влюбились. "Две недели в сентябре" напоминает, что литература – это не головокружительный сюжет, не хлесткие, расходящиеся на цитаты диалоги, не яркие, поражающие своей оригинальностью персонажи и даже не изощренный, утонченный стиль. Это просто магия слов. Которая или есть, или её нет. В этом романе этой магии просто отбавляй. Здесь стоит сказать отдельное спасибо переводчице Анне Гайденко и редактору Веру Пророковой за сохранение этой магии.
"Но он знал, что время движется равномерно только по циферблату часов — для людей оно может еле ползти и почти останавливаться, мчаться, перескакивать через пропасти и снова ползти. Он знал — и это вызывало у него легкую грусть, — что в конце концов время всегда наверстывает упущенное. Сегодня оно двигалось на ощупь, как паровоз в тумане, но с каждым часом оно будет набирать скорость, и дни пролетят мимо, как маленькие перегонные станции. Через две недели, в последний вечер отпуска, он будет сидеть в этой самой комнате, думая о том, что первый день, казалось, был только вчера, и сожалеть о потерянном времени…"
Роман словно бы напоминает: любое время – всегда утраченное. А литература может только вечно искать его. И никогда не находить. Жизнь – мимолетна. Но Шеррифф не бросает ни своих героев, ни своих читателей в пасть Хроноса. Страница за страницей, событие за событие, слово за словом и ты вдруг понимаешь: если день может длиться дольше века, то две недели, Господи, это же целая вечность!