О мышах и людях. Комикс о Холокосте: как это?
На русский язык наконец-то перевели "Маус: Рассказ выжившего" Арта Шпигельмана: это единственное в своем роде произведение представляет собой графический роман — проще говоря, комикс — о Холокосте. Первая его часть вышла в 1986 году, вторая — в 1991-м, еще год спустя "Маус" стал единственным образцом этого жанра, удостоенным Пулитцеровской премии. В Америке и Европе, где тема Холокоста освещается множеством способов и со всей возможной подробностью (что уж говорить о России), "Маус" занимает исключительно важное место в историческом и литературном каноне, и не зря.
Прежде всего, дело в на редкость точном, остроумном и терапевтичном сочетании формы и содержания. "Маус" — автобиографическая книжка о том, как отец автора, Владек Шпигельман, польский еврей, переживший Освенцим, рассказывает сыну, рожденному после войны, историю своего выживания в гетто и в лагерях уничтожения. При этом все участники событий, описанных в комиксе, изображаются в виде зверей. Немцы — кошки, евреи — мышки, поляки — свиньи, американцы — собаки и так далее. Таким художественным приемом Шпигельман создает необходимую дистанцию, позволяющую читателю переварить этот — и впрямь бесчеловечный — сюжет.
Трудно говорить о Холокосте с детьми, потому что это слишком страшно. Трудно говорить о катастрофе и со взрослыми, потому что здесь нет места смешному, а на любого рода пафос скептический разум реагирует скукой и инстинктивным отстранением. Шпигельман выбрал едва ли не единственную внятную оптику: он рассказывает частную историю — и от первого лица. История катастрофы слишком травматична, чтобы человеческий разум мог обобщить ее и вывести мораль — на то она и катастрофа, что изнутри нормальной жизни ее осознать невозможно. Но едва она обретает конкретное человеческое (или мышиное) лицо, ее приходится соотносить с собственным опытом.
Владек Шпигельман, описывающий историю своего выживания как игру в кошки-мышки, превращает Холокост в приключенческий роман — как и положено комиксу. По законам жанра герой романа постоянно подвергается смертельной опасности, но всегда выходит сухим из воды, давая читателю перевести дух, переварить прочитанное и порадоваться находчивости и упорству героя. "Маус" в этом смысле иногда напоминает "Робинзона Крузо" или — поближе к нашим реалиям — великий роман Александра Чудакова "Ложится мгла на старые ступени". Вот схема убежища, замаскированного под угольный подвал, где герои спасаются от облав в гетто (смотри, сынок, тебе может пригодиться); вот иллюстрированная азбука сапожного дела (это ремесло спасло героя в Аушвице). Вот момент невероятного саспенса и невероятного же эмоционального воздействия: счастливо сбежав из гетто, Владек прячется в сарае — и выходит ночью раздобыть еды, надеясь, что его не заметят или примут за поляка. "И я услышал скоро: кто-то идет позади меня. Я шел медленно. Тот сзади тоже шел медленно. Я шел быстро… Тот сзади тоже шел быстро. Мы были одни… Он заговорил: “Amcha?” На иврите он сказал мне: “Наш народ?”".
И, конечно, приключенческий жанр предполагает, что в конце все будет хорошо, а это очень важное условие поддержания читательского интереса. Речь идет о Холокосте, хеппи-энд невозможен — но история отдельно взятого Владека закончится счастливо. Он не просто выживет, но и воссоединится в конце книги со своей женой — и со временем на свет появится Арт, автор романа.Однако Владек — не единственный герой "Мауса", а его приключения — не единственная тема: едва ли не важнее там фигура автора и его рефлексия по мере создания книги. Как говорит мышь Арт: "Да я даже в отношениях с отцом разобраться не могу — куда уж там в Холокосте". И это вторая причина, по которой "Маус" исключительно важен — и вообще, и для нас сегодня в частности.
В психоанализе есть такое понятие — межпоколенческая травма. Оно появилось в результате одного наблюдения, сделанного после Второй мировой войны. Выжившие узники лагерей часто успешно возвращались к нормальной жизни, плодотворно работали, создавали семьи — а вот их дети, рожденные уже после катастрофы, выросли плохо социально адаптированными и депрессивными. Это объясняется тем, что люди, которые встретили катастрофу уже сформировавшимися, вынесли из своего мирного детства запас прочности, позволявший им восстановиться. Но их дети были воспитаны родителями, которые недавно пережили огромную травму — и не сумели передать детям то ощущение счастливой прочности мира, в котором выросли сами. Это самым губительным образом сказывается на жизни общества в следующем поколении после катастрофы — а в некоторых случаях, как в нашем с вами, и в нескольких следующих поколениях...