Писатель с большим размером ноги. Алфавит Майкла Каннингема
В ноябре 2017 года американскому писателю Майклу Каннингему исполнилось 65 лет. Сергей Кумыш по просьбе "Горького" написал большой обзорный текст о Каннингеме.
Америка
Майкл Каннингем родился 6 ноября 1952 в Цинциннати, штат Огайо, вырос в Южной Калифорнии, изучал английскую литературу в Стэнфорде, писательское мастерство — на Среднем Западе, в Университете Айовы, после чего обосновался на Восточном побережье США; таким образом, к неполным тридцати годам объездил всю страну.
Бог
"А я все жду. <…> Нового знака. <…> Того, что существует что-то большее, чем мы. Понимаешь, большее, чем поиски любви, чем мысли про сегодняшний ужин, чем продажа ожерелья несчастной девочке, которая напрасно выходит замуж", — говорит Баррет Микс, главный герой последнего на сегодняшний день опубликованного романа Каннингема "Снежная королева". В самом начале Баррету является божественный свет, и он все никак не может понять, определиться, что же ему делать с этим внезапным небесным откровением. Каннингем называет себя агностиком, однако в последнее время все чаще оговаривается, что не стал бы писать "Снежную королеву" и отдельные куски "Избранных дней", если бы несколько раз в жизни не оказывался свидетелем необъяснимых явлений, рассказывать о которых от первого лица он не готов. И даже если религия — заблуждение, даже если в обычной жизни он не склонен к рефлексиям на тему веры, даже если Бог, выведенный им в романах, — под сомнением, присутствие здесь некоей отстраненной силы очевидно.
Вирджиния Вулф
Говоря о повлиявших на него авторах, Каннингем неизменно называет Вирджинию Вулф своей первой и главной любовью. Собственно, в его жизни она появилась благодаря первой школьной любви. В старших классах он увлекся девочкой — умной, обворожительной и злой, настоящей "пиратской королевой", как впоследствии неоднократно о ней отзывался. Однажды на перемене Майкл, мечтавший в те годы о славе рок-музыканта и кожаных штанах, попытался к ней подкатить, заведя разговор о поэтическом превосходстве Леонарда Коэна над Бобом Диланом. В ответ девочка одной затяжкой выкурила только что подожженную "мальборину" (пепел почти добрался до фильтра, но так не упал) и спросила, выдыхая дым: "А ты вообще книги читать не пробовал? Там, Элиота или Вирджинию Вулф?"
"Полным профаном я не был, — время от времени повторяет Каннингем, за годы пересказавший эту историю, наверное, сотни раз, — и, конечно же, знал, кто такая Вирджиния Вулф: высокая безумная дама, жившая на маяке и утопшая в океане. Но читать ее? Такого мне в голову не приходило". Тем не менее он отправился в библиотеку (на самом деле, это был букмобиль — трейлер с книжными полками внутри, заезжавший к ним в пригород пару раз в неделю) и взял единственный экземпляр "Миссис Дэллоуэй". Позже, оторвавшись от книги, пятнадцатилетний мальчик огляделся вокруг. Южная Калифорния, безликие одноэтажные дома, лужайки, покрытые бурой травой, торчащие здесь и там хилые пальмы. Ничего общего с Лондоном начала ХХ века. Но ведь из всего этого, подумалось ему, из этих пальм и сорняков, из незнакомцев в подержанных "бьюиках", из случайных прохожих и бездомных собак, тоже можно сотворить нечто подобное. Найти среди родного примелькавшегося пейзажа ту же болезненную грацию и нервную красоту. Он понял, что однажды попытается это сделать.
Гомосексуальность
"Скажите, вы гей?" — "Ага. Следующий вопрос". Когда, после выхода романа "Часы" к Каннингему пришел широкий успех и интервью стали частью повседневной рутины, любая попытка журналистов поговорить о нетрадиционной ориентации писателя неизменно сводилась к обмену этими двумя репликами. Среди его персонажей неизменно присутствуют гомосексуалы, он сам никогда не стыдился и не скрывал своих предпочтений, но предмета для разговора, по его мнению, здесь нет: "Я не только писатель-гей, я еще писатель-белый-мужчина, и высокий писатель, и писатель с большим размером ноги — об этом же не никому приходит в голову меня спрашивать".
Дебют
Свой первый роман Golden States Каннингем написал буквально за несколько месяцев — скорость, с какой впоследствии не работал никогда. К двадцати восьми годам у него накопилось больше десятка начатых и брошенных рукописей, он только что окончил двухлетний писательский курс Университета Айовы и опасался, что если прямо сейчас не доведет хоть что-нибудь до конца, то годам к шестидесяти так и останется начинающим беллетристом. Из тех, что работают в баре и в подпитии разглагольствуют о великой книге, которую якобы пишут до сих пор. Роман о нескольких неделях из жизни двенадцатилетнего Дэвида Старка, его мамы и двух сестер (а также об опасном путешествии автостопом и зарождающихся в мальчике сексуальных девиациях) вышел в 1984-м, и за первый год, по словам Каннингема, было продано всего семнадцать экземпляров. Он настоял, чтобы книгу не переиздавали, и в дальнейшем она не упоминалась в его библиографии. Ирония заключается в том, что теперь Golden States — самый дорогой роман Каннингема: стоимость одного экземпляра варьируется от 30 до 500 долларов.
Еще дебют
Шесть лет спустя в нью-йоркском издательстве Farrar, Straus and Giroux вышел второй роман Каннингема "Дом на краю света", который многие до сих пор ошибочно называют дебютным. На самом же деле, это была не более чем маркетинговая уловка: вторую книгу никому не известного автора после сомнительного успеха предыдущей никто бы попросту не купил. В "Доме" Каннингем впервые использовал прием точки зрения — повествование попеременно ведется от лица того или иного персонажа. Поначалу голосов было два: главные герои Бобби и Джонатан каждый на свой лад рассказывали историю их временами эротизированной, но по большей части скорее братской любви. Вскоре Каннингем понял, что у него выходит сиропная и слегка клаустрофобная сказочка, и решил добавить еще голосов. Но столкнулся с очередной трудностью: к его собственному удивлению, в романе, помимо людей, внезапно заговорили неодушевленные предметы. В финальной версии романа голосов осталось четыре: Бобби, Джонатана, его матери Эллис и Клэр — женщины, в которую каждый из двух главных героев по-своему влюблен.
Женщины
Принесший писателю Пулитцеровскую премию и всемирную известность роман "Часы" задумывался как попытка пересказать "Миссис Дэллоуэй", перенеся сюжет в декорации Нью-Йорка конца ХХ века. Линии Вирджинии Вулф, пишущей роман, и Лоры Браун, читающей книгу двадцать шесть лет спустя, появились значительно позже. В первых же набросках все строилось вокруг современной версии Клариссы Дэллоуэй и разрозненные эпизоды были населены исключительно женскими персонажами. Даже Ричард, истлевающий от смертельной болезни поэт, бывший любовник Клариссы, сперва задумывался Каннингемом как женщина, своего рода инкарнация Вулф, жизнь которой перекликалась с судьбой созданного ею же героя — Септимуса Уоррена Смита.
Звук
Одной из особенностей, сформировавших стиль Каннигема, стала пришедшая к нему с годами убежденность, что любой даже самый короткий фрагмент художественной прозы должен звучать как нечто самоценное — передавать заложенное в него ощущение, вне зависимости от того, понимает ли читатель язык, на котором, собственно, все написано. Звук для Каннингема важен в не меньшей степени, чем содержание. Впервые это внимание к мелодическому рисунку каждого отдельного абзаца, а то и предложения, со всей очевидностью проявилось в романе "Часы", и в дальнейшем лишь развивалось. В "Снежной королеве" принцип доведен до совершенства: из 260-страницного романа выбивается ровно три абзаца, где смысл поставлен во главу угла (что самое забавное, как раз таки смысла, несмотря на содержащиеся в них разъяснения, они не добавляют, а вот ритм из-за них и правда слегка сбивается). Все остальное — чистая музыка, которую действительно можно слушать глазами, даже не понимая, о чем идет речь.
Издатель
"Снежная королева" едва ли не единственный роман, из-за которого у Каннингема возникли серьезные разногласия с его постоянным издателем. Джонатану Галасси не нравилось название, годившееся, как он считал, для сказки (впрочем, давно написанной и всем известной), но уж точно никак не подходившее книге о религии, наркотиках и шопинге. Каннингем настаивал на своем: помимо прочего, название этого романа пришло к нему задолго до начала работы над рукописью, оно задало тон всей книге, породило атмосферу, и хотя бы уже поэтому он не был готов его менять. В итоге деликатный Галасси, конечно же, уступил, взяв с автора шутливое обещание, что тот будет из собственного кармана расплачиваться с разгневанными читателями, требующими вернуть деньги за книгу, в которой не оказалось вообще ничего сказочного.
Красота
"Глядя на него, можно подумать, что красота — естественное состояние человека, а не редчайшая из мутаций". Эта мысль о случайности физического совершенства, о том, что человеческая красота, по сути, есть помарка в отлаженной работе мироздания, настолько важна для Каннингема, что почти дословно повторяется в трех его книгах — романах "Часы" и "Начинается ночь", а также в сборнике "Дикий лебедь и другие сказки". В более широком смысле красота — не только телесная, любая — недостижимый идеал, нечто скрытое, чаще всего недоступное внешнему, будничному взору. Поэтому так важны моменты совпадений, когда мы оказываемся способны по-настоящему воспринять увиденное. Почти все герои романов Каннингема так или иначе ищут красоту, но открывается она лишь избранным, да и то на мгновение — как правило, роковое. Вот дымный свет над вечерним озером (вода в нем окажется радиоактивной), вот выходящий из душа обнаженный мальчишка (скоро он превратит твою жизнь в кошмар), вот зеленоватый зрачок вселенной, подмигнувшей тебе морозной ноябрьской ночью (ты не ждал, не хотел небесных откровений — впрочем, тебя никто и не спрашивал). Каждая такая встреча, чем бы все в дальнейшем ни обернулось, бесценна: несмотря на то, что красота — начало ужаса, она же парадоксальным образом единственно возможное средство противостоять разверзающейся бездне.
"Листья травы"
Герои "Избранных дней" не просто время от времени разговаривают цитатами из главной книги Уолта Уитмена, они выкашливают эти стихи — непроизвольно, подчас сами того не осознавая или не желая. Если "Часы" выросли из попытки пересказать на современный лад "Миссис Дэллоуэй", то "Избранные дни" изначально задумывались как своего рода приложение, дополнение к "Листьям травы", где "патриархи сидят за столом с сынами, и сынами сынов, и сыновних сынов сынами". Роман состоит из трех разных по жанру самостоятельных новелл (Каннингем даже некоторое время всерьез обдумывал идею издавать их по отдельности). Первая — "В машине" — готическая история с приведением, вторая — "Крестовый поход детей" — полицейский триллер, наконец, третья — "Как красота" — постапокалиптика. В итоге, благодаря именно этой разноплановости, обилию голосов, наслоению эпох и перенятой Каннингемом у Уитмена способности уделять внимание абсолютно каждому, кто попадал в его поле зрения, здесь возникает тот же, что и в "Листьях травы", неделимый образ Америки с ее восторженным прошлым, неопределенным, туманным настоящим и будущим, о котором можно лишь гадать, строя самые невероятные предположения. Однако тогда и сейчас, и потом, через год или два, или сто, или сколько их там ни осталось — "сердца все те же и лица все те же // И красота и влюбленность те же".
Мама
Из трех главных героинь "Часов" Лора Браун появилась последней. Она возникла мгновенно — галлюцинация, готовый образ, завершающий штрих. Однажды, сидя за рабочим столом, Каннингем закрыл глаза, попытавшись представить героинь романа, Клариссу и Вирджинию, стоящих рядом, и внезапно между ними увидел свою мать Дороти — страстную читательницу, отчаянную домохозяйку, готовую провести целый день в попытках испечь идеальный торт и одновременно тяготящуюся обыденностью, мечтающую о совершенно иной жизни, в приступах отчаяния готовую покончить с собой — и все это в одном дне. Такой день из жизни своей матери Каннингем и описал в романе, почти ничего, кроме имени, не изменив. "По какой-то причине я вбил себе в голову, что ей это должно ужасно понравиться и сделать счастливой, — рассказывал он впоследствии обозревателю Адаму Гопнику. — Я как бы говорил: ты прожила в достаточной степени значительную жизнь, чтобы поместить ее в центр романа. Мне казалось, это дар — так кот порой одаривает человека неуместным вниманием".
Дороти расценила это не как дар, а как предательство. "Потом по книге снимали фильм, и гениальная Джулианна Мур играла персонажа, списанного с моей матери. Одновременно с этим у мамы диагностировали неоперабельный рак. Я как раз был в Лос-Анджелесе, с семьей. Позвонил продюсеру и сказал: „У меня есть чувство, что мама не доживет до премьеры. Вы можете что-нибудь сделать?” И он прислал к нам курьера с двадцатью минутами отснятого материала, включавшими сцены с Джулианной". Они сидели на старенькой софе (ее купили, когда Каннингему было пятнадцать; впоследствии эта софа станет чуть ли не полноценным персонажем романа "Снежная королева") и вместе с умирающей мамой смотрели, как ее играет голливудская звезда, как на экране практически в точности повторяется один день из ее молодости. И лишь тогда Дороти наконец поняла, что имел в виду ее сын: все то, о чем она тосковала, на самом деле всегда было при ней — ее жизнь действительно была значительной и наполненной смыслом. "Все же проза твоего сына — нечто, слишком приближенное к тебе. Но когда она увидела Джулианну, прекрасную, она смогла это принять". Три недели спустя Дороти Каннингем умерла.
Провинстаун
Впервые Каннингем приехал в Провинстаун (город на полуострове Кейп-Код, ближайшая к Европе точка Восточного побережья США) ранней осенью 1980-го, после окончания двухгодичных писательских курсов при Университете Айовы. Он попал туда по приглашению Provinсеtown Fine Arts Work Center, предоставляющего молодым писателям и художникам семимесячную резиденцию с октября по май. Зима, проведенная здесь, по словам Каннингема, стала одним из самых тяжелых периодов в его жизни: было необходимо написать хоть что-нибудь, чтобы наконец перестать чувствовать себя бессловесным неудачником, стремительно приближающимся к тридцатилетней отметке. Но в те долгие месяцы, по его собственным словам, он не написал ни одного законченного абзаца. Справедливости ради стоит заметить: по большому счету это целенаправленное мифотворчество, поскольку ряд источников указывает на то, что значительная часть романа Golden States, если вообще не вся книга, была написана именно здесь.
Город, состоящий из двух параллельных улиц, где зимой в начале восьмидесятых не работало вообще ничего, кроме аптеки, продуктовой лавки и, как ни странно, книжного магазина, долгое время казался ему самым унылым местом на свете. Однако позже, уехав в Нью-Йорк, он понял, что скучает — по солоноватому воздуху на набережной, по теплому ночному свету внутри единственной телефонной будки, по звуку туманного горна, в котором ему неизменно слышалось нечто материнское. Сам для себя Каннингем определяет это как чувство обретенного дома, проснувшееся в нем тогда впервые в жизни. С тех пор он возвращается сюда при любой возможности. Именно в Провинстауне в середине восьмидесятых он случайно познакомится с Кеном Корбеттом, который станет любовью всей его жизни. В начале нулевых они купят здесь дом, стоимость которого полностью совпадет с суммой гонорара, полученного за экранизацию "Часов". "Если завтра я умру, то хотел бы, чтобы мой прах развеяли в Провинстауне", — напишет Каннингем примерно в те же годы в своей единственной документальной книге Land’s End: A Walk in Provincetown.
Рассказ
Принято считать, что рассказ White Angel, вышедший в "Нью-Йоркере" 25 июля 1988 года, впоследствии стал главой "Дома на краю света". На самом же деле все было ровно наоборот: Каннингем отправил в журнал главу из романа, который сравнительно недавно начал писать; с тех пор этот отрывок чаще всего указывается в его библиографии как самостоятельное произведение. Во второй половине восьмидесятых Каннингем предпринимал попытку за попыткой опубликоваться в главном американском литературном журнале, но все рукописи возвращались назад. Это продолжалось годами. В какой-то момент Каннингем понял, что живет совсем не той жизнью, какую себе загадывал: его не печатают, писательство не приносит вообще никаких денег. Он не бросил писать, но попытки с "Нью-Йоркером" оставил.
Майкл писал роман, перебивался работой в баре. Потом они стали встречаться с Кеном Корбеттом, и через некоторое время Каннингем решил показать ему рукопись. "У тебя здорово получается! — сказал Кенни, прочтя первые главы. – Пошли отрывок в „Нью-Йоркер!”" И тогда Каннингем решился на последнюю отчаянную попытку. Он выбрал самый неподходящий для "Нью-Йоркера" тех лет отрывок — с сексом на кладбище, детьми под наркотой, со случайной, нелепой смертью в самом конце — и отправил, подумав о том, что отказ придет раньше, чем он успеет забрать вещи из соседней химчистки. Развязка известна: они его взяли. Фактически, с этого по-настоящему началась его карьера.
Смерть мальчика в начале "Дома на краю света" — немного переиначенный эпизод из детства Каннингема. Он был на вечернике — у одного из его друзей родители уехали на ночь, в дом набилась шумная компания подростков: кто-то пьет пиво, кто-то уже под кайфом, веселье полным ходом. Среди прочих там был старшеклассник, которого все обожали. Член школьной рок-группы и вообще самый классный парень на свете. В какой-то момент все оказались во дворе, потом так же стихийно вернулись в дом. Четырнадцатилетний Каннингем шел последним и закрыл за собой раздвижную стеклянную дверь. Буквально через минуту старшеклассник, замешкавшийся снаружи, бегом бросился к остальным. Он не заметил стекла, разбившегося при столкновении на тысячи мелких частей. Один из осколков перерезал ему артерию на шее. Мальчик почти мгновенно истек кровью и умер на глазах у перепуганных малолеток.
Семья
Написав "Часы", Каннингем осознал, что есть определенный круг тем и ситуаций, которые возникают в его книгах снова и снова. Например, в центре сюжета у него всегда семья — часто нетрадиционная, образовавшаяся чуть ли не стихийно (например, Джонатан, Бобби и Клэр в "Доме на краю света") и при этом остающаяся единственной незыблемой, безоговорочной ценностью, последним прибежищем; в мире, где святость упразднена, — своего рода церковью (так, по-настоящему святым оказывается умирающий от СПИДа трансвестит в "Плоти и крови"); госпиталем; домом.
В некотором роде этот повторяющийся мотив связан с тем, что Каннингем когда-то выжил и посильно помогал выживать другим во время захватившей Штаты эпидемии СПИДа, в разгар которой им приходилось образовывать семьи — из необходимости. Потому что для множества молодых людей все развивалось по одному и тому же сценарию: "Мам, пап, алло. Должен признаться вам в двух вещах: я гей и у меня СПИД". Иногда родители вели себя достойно, но гораздо чаще на другом конце просто вешали трубку, и на этом все заканчивалось. Дело было не только в родственниках, не только в самой болезни, но и в государстве, которое отказывалось признавать, что проблема вообще существует. И тогда все эти еще недавно малознакомые друг другу парни и девушки образовывали семьи — становились матерями и отцами, братьями и сестрами: если я сам не буду ухаживать за тобой, как родной брат, никто другой этого делать тоже не станет.
Флобер "Госпожу Бовари" Каннингем неоднократно называл своим самым любимым романом, а Гюстава Флобера — одним из трех авторов, сформировавших его писательское воображение. Но если Вулф в "Часах" и Уитмен в "Избранных днях" становятся непосредственными участниками истории, то Флобер в прозе Каннингема возникает не как персонаж, а именно как автор книги, которую, например, в шестой раз перечитывает Баррет Микс, главный герой "Снежной королевы". Или в романе "Начинается ночь" — лишь неявный промельк, заблудившееся эхо, раскавыченная цитата: Мы бьем в котлы, заставляя танцевать медведей, а хотели бы растрогать звезды. Забавно, что после выхода романа в 2010 году автор одной из первых рецензий, не заметив умышленного подлога, написал, что эта фраза, в частности, доказательство глубины и неординарности литературного дара Каннингема.
Хоррор
Многих немало озадачивает любовь Каннингема к фильмам ужасов. В ответ он всегда говорит, что его точно так же озадачивает другое: как их вообще можно не любить? Пережить прикосновение чистого ужаса, а затем пойти ужинать с друзьями. Столкнуться с чудовищем, прыгающим прямо на тебя, когда ты все равно остаешься в безопасности. Увидеть кошмарный сон, благополучное пробуждение от которого тебе обещано наперед. Именно в этом — подлинное обаяние хоррора. "В других жанрах автор просто сопровождает тебя, пытается с тобой подружиться. И только в хорроре есть элемент чистого доминирования: человек, ведущий тебя в неизвестном направлении, не оборачивается, не разжимает хватки, фактически силой тащит за собой. И ты не просто принимаешь правила игры — тебе это нравится. Ты этого хочешь". Среди его безусловных фаворитов — "Психо", "Логово дьявола" и "Исчезновение" ("оригинальная голландская версия, а не занюханный американский ремейк").
Центральный парк
Нью-Йоркский Центральный парк для Каннингема не декорация, но своего рода сакральная территория. Если человеку является Бог, то именно здесь. Если маленький мальчик ищет рай, в существование которого ему жизненно необходимо поверить, свой рай (и ангела в придачу) он тоже найдет здесь. Если есть в Нью-Йорке средоточие "некой неведомой голодной силы, неотступно следящей <…> из-за темных стволов" — вот оно, это место. Чаще всего география прозы Каннингема ограничивается одним и тем же городом, однако именно Парк — как минимум в двух романах — становится некой абсолютно необходимой, безусловной, невычитаемой единицей: перенеси события в любое место поблизости, и это будут уже совсем другие книги, другой писатель. Другой мир.
Эпилог
В настоящее время Майкл Каннингем пишет новый роман с рабочим названием Glory. Специально к выходу этого материала он подготовил небольшую авторскую аннотацию.
"Glory — семейная сага, охватывающая почти столетие. Хроника жизни нескольких поколений. Роман разделен на части, действие которых происходит в годы различных экономических потрясений — не только в Америке, но и во всем мире. От нищеты Великой депрессии — к благоденствию второй половины шестидесятых (сопровождавшихся, что забавно, духом антиматериализма). Сюжет будет развиваться вплоть до наших дней, хотя, вполне вероятно, к тому моменту, когда я допишу последнюю часть, „наши дни” будут представлять из себя нечто совершенно иное". МК