Атмосфера нэпа в советской литературе. Отрывок из книги экономиста Елены Чирковой
ПостНаука публикует отрывок из книги экономиста Елены Чирковой "От золотого тельца до “Золотого теленка”": что мы знаем о литературе из экономики и об экономике из литературы?
"Жил на свете частник бедный…"
Промышленная политика времен нэпа вводила регистрацию торговых предприятий в заявительном, а не разрешительном порядке, и дозволяла наем до 20 работников, что было серьезным отходом от принципов коммунизма, ведь Карл Маркс считал, что критическая численность персонала — семь человек: при таком количестве владелец предприятия не может сильно разбогатеть, и эту цифру помнили. Разрешается создание акционерных обществ. С 1923 года иностранным компаниям начинают предоставлять концессии. Проводится денационализация мелких предприятий, крупные остаются в собственности государства, но получают полную хозяйственную и финансовую независимость вплоть до права привлекать долговое финансирование, в том числе через облигации. Предприятия объединяются в тресты. В 1922 году в стране действовал 421 трест. Предприятия, входившие в трест, снимались с государственного снабжения и переходили к закупкам ресурсов на рынке. Тресты сами решали, что производить и где реализовывать продукцию.
Действие "Двенадцати стульев" (1928) Ильи Ильфа и Евгения Петрова разворачивается в 1926–1927 годах. На это в тексте имеется множество указаний. В Старгороде, куда прибывает Ипполит (он же Киса) Воробьянинов в поисках семейных бриллиантов, собираются пустить трамвай к "девятой годовщине Октября". Когда Остапа Бендера с Кисой ссаживают с агитационного корабля, великий комбинатор подводит итог приобретениям, и в активе у него "путеводитель по Волге издания тысяча девятьсот двадцать шестого года". В Васюках он увлекает шахматистов идеей "Международного васюкинского турнира 1927 года".
В моде новые слова. Авторы "Двенадцати стульев" называют Кису и Бендера "концессионерами": концессия — это их предприятие по поиску семейных драгоценностей Воробьянинова. В Старгороде для прокладки трамвайных путей собираются создавать акционерное общество, "в которое учредители — Пищетрест, Маслоцентр, канатчики, НКПС [Народный комиссариат путей сообщения] — внесут деньги, и еще оно возьмет ссуду у Госбанка и Комбанка".
В "Золотом теленке" (1931) Остап Бендер рассматривает такие честные способы отъема денег у населения, как "организация акционерного общества по поднятию затонувшего в крымскую войну корабля с грузом золота" или концессия "на снятие магазинных вывесок".
Многие герои "Двенадцати стульев" — мелкие предприниматели. Отец Федор разводит кроликов, а когда обнаруживает, что никто не покупает кроличьего мяса, начинает устраивать домашние обеды, которые имеют большой успех. Он мечтает о том, что после нахождения бриллиантов обзаведется собственным свечным заводиком под Самарой. Когда Остап приходит в дом бывшего сотрудника Старкомхоза, владеющего архивом, по которому можно проследить историю заветных стульев, он представляется человеком "свободной профессии" — владельцем "собственной мясохладобойни на артельных началах в Самаре". Мадам Грицацуева — лавочница, занимается бакалейным делом: она "была оштрафована на пятнадцать рублей за то, что не вывесила на видном месте прейскурант цен на мыло, перец, синьку и прочие мелочные товары".
В "Золотом теленке" миллионер Александр Иванович Корейко сначала заработал капитал на перепродаже химической продукции трестов госзаводам "по удесятеренной цене", а затем создал "открыточное предприятие" при большой стройке электростанции в Средней Азии, "заручившись договором, по которому он получал четвертую часть всех барышей".
***
<…> Ресторан был уже полон. За столиками сидели удачливые дельцы, нарядные женщины, трестовские воротилы, какие-то молодые люди с чрезмерно черными бровями и совсем еще юные, но уже очень развязные пижоны". Суд над Пантелеевым привлекает самую разношерстную публику: "нэпманских сынков", "жуирующих пижонов с Невского", "мануфактурных королей из Гостиного", "содержательниц тайных домов свиданий", "карманников с Сенного рынка"… Москва не отстает от Северной столицы. Александр Иванович Корейко "вынырнул" в Москве в 1922 году. Атмосфера там сродни той, что отличала Нью-Йорк в эпоху процветания: "…в Москве в ту пору уже бегали новые моторы с хрустальными фонарями, двигались по улицам скоробогачи в котиковых ермолочках и в шубках, подбитых узорным мехом “лира”.
В моду входили остроносые готические штиблеты и портфели с чемоданными ремнями и ручками. Слово “гражданин” начинало теснить привычное слово “товарищ”, и какие-то молодые люди, быстро сообразившие, в чем именно заключается радость жизни, уже танцевали в ресторанах уанстеп “Дикси” и даже фокстрот “Цветок солнца”. Над городом стоял крик лихачей, и в большом доме Наркоминдела портной Журкевич день и ночь строчил фраки для отбывающих за границу советских дипломатов".
Фраки для дипломатов нужны потому, что Советы взялись спешно налаживать дипломатические отношения с западными странами. У памятника героям Плевны на Китай-городе действует черная валютная биржа, где околачивается Корейко.
Впечатляет и описание "международного вагона" из катаевских "Растратчиков", курсирующего, однако, по территории СССР: "красное дерево, собственная уборная, зеркала, отлично вышколенная прислуга, идеальное постельное белье, прохладные простыни, скользкие наволочки, синяя лампочканочник, вагон-ресторан под боком — симфония ощущений!"
***
Действие "Золотого теленка" происходит в 1928–1930 годах: "…ранней весной 1928 года почти все известные дети лейтенанта Шмидта собрались в московском трактире, у Сухаревой башни…", "С получением сего… предлагается вам в недельный срок освободить помещение бывш. гостиницы “Каир” и передать… в ведение гостиничного треста. Вам предоставляется помещение бывш. акц. о-ва “Жесть и бекон”. Основание: постановление Горсовета от 12/1929 г.". Это закат нэпа.
Корейко "чувствовал, что именно сейчас, когда старая хозяйственная система сгинула, а новая только начинает жить, можно составить великое богатство. Но уже знал он, что открытая борьба за обогащение в советской стране немыслима… возможна только подземная торговля, основанная на строжайшей тайне". Поэтому он "с улыбкой превосходства" смотрит "на одиноких нэпманов, догнивающих под вывесками “Торговля товарами камвольного треста Б. А. Лейбедев”, “Парча и утварь для церквей и клубов” или “Бакалейная лавка X. Робинзон им. Пьятница”. Под нажимом государственного пресса трещит финансовая база и Лейбедева, и Пьятницы, и владельцев музыкальной лжеартели “Там бубна звон”". Предчувствуя судьбу нэпманов, большую часть денег Корейко зарабатывает нелегально и тщательно скрывает свое богатство.
В романе появляется страшная фигура фининспектора.
В скобках заметим, что, по одной из версий, стихотворение Маяковского "Разговор с фининспектором о поэзии" (1926) появилось в связи с тем, что поэту вменили слишком высокий налог. Довольно богатый человек, владелец галантерейного магазина, расположенного "наискось от кино “Капиталий”" в Черноморске, который "безмятежно торговал бельем, кружевными прошвами, галстуками, пуговицами и другим мелким, но прибыльным товаром", однажды вечером "вернулся домой с искаженным лицом": ему было страшно — его обложили налогом. Дальнейшие события позволяют понять, как высок налог: "На другой день он сдал полмагазина под торговлю писчебумажными принадлежностями. Теперь в одной витрине помещались галстуки и подтяжки, а в другой висел на двух веревочках огромный желтый карандаш. Потом настали времена еще более лихие. В магазине появился третий совладелец. Это был часовых дел мастер, оттеснивший карандаш в сторону и занявший половину окна бронзовыми часами с фигурой Психеи, но без минутной стрелки. <…> Еще дважды посетило галантерейщика горе-злосчастье. В магазин дополнительно въехали водопроводный мастер, который тотчас же зажег какой-то паяльный примус, и совсем уже странный купец, решивший, что именно в 1930 году от рождества Христова население Черноморска набросится на его товар — крахмальные воротнички". Словом, бизнес был убит.
Когда Бендер и компания добираются до Черноморска, к ним на работу в "Рога и копыта" просится старый зицпредседатель Фунт, роль которого — сидеть в тюрьме за чужие махинации. Он сидел еще при Александре Втором "Освободителе", при Александре Третьем "Миротворце", при Николае Втором "Кровавом", при Керенском. При военном коммунизме он совсем не сидел, "исчезла чистая коммерция, не было работы".
"Но зато как я сидел при нэпе! Как я сидел при нэпе! Это были лучшие дни моей жизни. За четыре года я провел на свободе не больше трех месяцев", — восклицает он. Сейчас бизнес еле теплится: "А теперь я хожу и не узнаю нашего Черноморска.
Где это все? Где частный капитал? Где первое общество взаимного кредита? Где, спрашиваю я вас, второе общество взаимного кредита? Где товарищество на вере? Где акционерные компании со смешанным капиталом? Где это все?"
***
Не успел закончиться нэп, как возник дефицит, причем тотальный. Адам Козлевич просит Остапа Бендера прислать ему в Черноморск из Москвы "маслопроводный шланг, хоть не новый": "Здесь на базаре положительно нельзя достать. Поищите на Смоленском рынке, там, где продают старые замки и ключи".
Сам Бендер, путешествующий по стране после ограбления Корейко, не может получить номер в гостинице. В одном городе ему обещают номер "разве что через месяц": "…покуда на электроцентрали не смонтируют третий агрегат, и не надейтесь. Все под специалистов отдано. И потом — окружной съезд комсомола". Положение отчаянное: "В одном месте воздвигали домну, в другом — холодильник, в третьем — цинковый завод. Все было переполнено деловыми людьми. В четвертом месте Остапу поперек дороги стал пионерский слет".
В итоге великий комбинатор 15 ночей проводит в поездах.
С одеждой тоже проблемы: "Костюм, туфли и шляпа — были куплены в комиссионном магазине и при всей своей превосходной доброте имели изъян — это были вещи не свои, не родные, с чужого плеча. Их уже кто-то носил, может быть час, минуту, но все-таки таскал кто-то чужой". "Обидно было и то, что правительство не обращает никакого внимания на бедственное положение миллионеров и распределяет жизненные блага в плановом порядке", — иронизируют авторы.
Не лучше обстоит дело и с постройкой "особняка в мавританском стиле". Участок еще можно было получить, но в строительной конторе заявили, что строят только "для коллективов и организаций". А дальше состоялся такой диалог:
Рекомендуем по этой теме:
Понятие корпоративной социальной ответственности
— Кооперативных, общественных и хозяйственных? — спросил Бендер с горечью.
— Да, для них. <…> А вы стройте сами.
— Да, но где же я возьму камни, шпингалеты? Наконец, плинтусы?
— Добудьте как-нибудь. Хотя это трудно. Контингенты уже распределены по заявкам промышленности и кооперации.
Довершает картину превращение созданной Бендером конторы "Рога и копыта" в гособъединение. Это в духе времени, ведь нэп сворачивается. В декабре 1927 года, после срыва осенних хлебозаготовок, крестьян начинают "раскулачивать" и вновь отбирать у них хлеб. Раскулачиванию подверглись не менее миллиона хозяйств, то есть 5–6 млн человек, а депортировано — 4 млн.
С 1928 года реализуется первый пятилетний план развития народного хозяйства, а в 1931-м с введением запрета на частную торговлю эпоха нэпа заканчивается и юридически. И вновь вводят карточки на продовольственные товары: на хлеб — в 1929-м, на остальные продукты — в 1931-м. И чем дальше от нэпа, тем меньше становятся нормы. Крестьянам карточек, конечно же, не полагается, и голодомор в СССР 1932–1933 годов, по разным оценкам, уносит жизни от 2 до 7 млн человек.