Бенгт Янгфельдт: "Мне самому не хотелось писать агиографию, но что делать"
Шведский славист Бенгт Янгфельдт известен как биограф Маяковского и Романа Якобсона, переводчик и приятель Иосифа Бродского. Недавно вышла его новая книга: "Рауль Валленберг. Исчезнувший герой второй мировой". С автором встретился корреспондент журнала "Лехаим".
Михаил Эдельштейн: В России вас знают в первую очередь как биографа Маяковского. Существует ли для вас какая-то внутренняя связь между ним и Валленбергом или же это случайная последовательность?
Бенгт Янгфельдт: Мне сейчас пришло в голову, что название моей книги о Маяковском, "Ставка — жизнь", могло бы быть и названием биографии Валленберга — как, впрочем, и многих других биографий… Нет, связи с Маяковским нет, кроме того, что это еще одна трагедия, связанная с Россией.
Раньше я писал о людях, которыми долго занимался, в случае Маяковского, или хорошо знал, в случае Бродского. С Валленбергом другая история. Это первая книга, которую я написал не по своей инициативе. Один мой знакомый, профессор‑историк, работающий в шведском МИДе, занимался там, среди прочего, вопросами, связанными с Валленбергом. И он позвонил мне в 2010 году и сказал: "Через два года будет столетие Валленберга, а нет книги о нем, написанной человеком, который владеет советским контекстом и мог бы посмотреть русские документы". Это не был прямой заказ с его стороны, скорее предложение подумать. Я немного подумал и решил, что если писать о Валленберге, то мне не хочется сосредоточиваться на том, что называется "делом Валленберга": как он пропал в Советском Союзе, как шведское правительство пыталось что‑то узнать о его судьбе — и даже на будапештской истории, которая достаточно хорошо известна. В конце концов, в Будапеште он провел шесть месяцев, в Советском Союзе, очевидно, два с половиной года, а до этого он жил тридцать два года. И я предложил своей издательнице написать полноценную биографию Валленберга. Она ответила: "Замечательная идея, тем более скоро юбилей". Вот так это началось.
— О Валленберге написано очень много. Как вы решились писать еще одну книгу о нем?
— Парадокс в том, что не существовало ни одной биографии Валленберга, написанной так, как положено, — с исследованием архивов, документов. Практически все книги о нем написаны иностранцами — американцами, англичанами, — не знавшими шведского языка. И 90–95% из этих книг — как раз о Будапеште и о Советском Союзе. И это понятно, потому что без знания шведского очень трудно писать о его детстве или юности.
Кроме того, Валленберги в Швеции — это как Ротшильды во Франции. Их архив, где хранится личная, семейная переписка, содержит и банковские, промышленные документы. Он открыт только для докторов наук, да и то не для всех. Я получил доступ к нему очень быстро, что меня немного удивило. Для семьи Валленберг исчезновение Рауля в СССР — вопрос весьма болезненный, родственников (двоюродных братьев его умершего отца, владельцев банка и промышленных предприятий) обвиняли в том, что они не сделали максимум возможного для его освобождения. Но, видимо, теперь семья решила, что пора допустить исследователей к архиву. И там я нашел очень много интересного о ранней жизни Рауля. Так что половина книги посвящена этому периоду, раньше практически не освещавшемуся.
— Валленберг — один из самых известных в мире шведов. Как получилось, что за столько лет на родине не было написано его полной биографии?
— Так сложилось, что весь интерес писавших о нем фокусировался либо на будапештском эпизоде, спасении евреев, либо на его трагической гибели. И это отчасти справедливо: понятно, что его молодость или детство интересны в основном на фоне того, что случилось потом. Хотя биография любого человека по‑своему значима, каждый из нас принимает в жизни важные решения: образование, работа, на ком жениться или за кого выйти замуж. В случае Валленберга к этому добавляется, помимо героического и трагического финала, еще и драматическая семейная история: как я показываю в книге, он стал до некоторой степени жертвой внутриклановых игр.
— Насколько вообще Валленберг важен для современного шведского самосознания? Извне он воспринимается как одна из эмблем страны — но ощущают ли его так же сами шведы?
— Как ни странно, только в самое последнее время. Он же стал почетным гражданином США еще в 1981 году, вторым после Черчилля. А в самой Швеции — ну да, конечно, о нем писали: такая трагедия, Советский Союз, Сталин. Но только несколько лет назад его именем была, скажем, названа площадь в Стокгольме, поставили памятники, в год его столетия в шведском календаре появился официальный день Рауля Валленберга — 27 августа. Когда наш МИД принимал решение отмечать его столетие, они вряд ли рассчитывали, что это станет таким громким событием. А юбилей действительно прошел очень успешно. Я путешествовал почти по всему миру с докладом о Валленберге, был в Израиле, Будапеште, Берлине, Риме, Ватикане, Америке — везде его имя окружено чрезвычайным почетом.
— В последнее время появилось несколько "ревизионистских" по отношению к подвигу Валленберга публикаций, и не от отрицателей Холокоста, а наоборот, от серьезных исследователей, в том числе израильских. Речь идет о том, что практический результат его деятельности был скорее неудачным, что многие евреи, получившие охранные паспорта, "шуцпассы", все равно погибли в ходе нилашистских погромов или были интернированы в лагеря.
— Это не так. Огромное большинство евреев, которым выдавались охранные паспорта, выжили. Это были разовые паспорта для проезда в Швецию. В Швецию никто, конечно, не ехал, потому что немцы не пропускали, но и в Венгрии эти паспорта были большой защитой. Я пытался найти какие‑то документы, которые поставили бы под сомнение его статус героя (кстати, я в книге не употребляю это слово, оно слишком клишированно), но все подтверждается документально.
Причем паспорта — это только часть им сделанного, наиболее известная. Для меня самого был полной неожиданностью организационный, деловой талант Валленберга, то, как он устраивал больницы, детские сады, снабжал их едой. Видимо, это было у него в крови.
В Швеции некоторые говорят, что деятельность Валленберга была бы невозможна без изменения позиции шведского правительства в 1943 году. Это правда. Но он ведь был не кадровым дипломатом, а бизнесменом (не очень удачливым бизнесменом), получившим дипломатический статус. Он провел всего два дня в МИДе, чтобы хоть как‑то войти в курс дела перед отъездом в Будапешт. Возможно, другой дипломат и делал бы на его месте что‑нибудь подобное — но Валленберг ведь известен не дипломатической деятельностью в обычном смысле слова, а скорее нарушениями протокола. Его коллеги из других посольств делали массу полезного, но они при этом сидели в основном за своими письменными столами. А Валленберг ночами посещал пункты, где собирали евреев для отправки в концлагеря. Его сотрудники рассказывают, как они утром приходили на работу, Валленберга не было, и они каждый раз боялись, что его убили. А потом он появлялся — потный, с красными глазами — и засыпал на стуле. Может быть, в этом было и желание доказать что‑то себе и своей семье — но психология психологией, а факты фактами.
Понимаете, мне самому не хотелось писать агиографию, но что делать, если все так и было.
— Существует большое количество свидетельств, по всей видимости ложных, о том, как Валленберга видели в тюрьмах и психушках вплоть до 1980‑х годов. Вы считаете, что эти "свидетели" ошибались или врали либо за этим могли стоять какие‑то провокации КГБ?
— Не только КГБ, но и ЦРУ. Американцы хотели давить на СССР в 1970–1980‑х годах, поэтому они просили евреев и не только рассказывать, будто те видели Валленберга. Параллельно со мной работала другая исследовательница Валленберга, Ингрид Кальберг. Ее книга, вышедшая по‑шведски в том же 2012 году, что и моя, как раз посвящена посмертной судьбе Валленберга, поэтому я этой темы практически не касался. И она нашла документы ЦРУ об этих провокациях.
— А есть ли какие‑то документы, подтверждающие версию о сотрудничестве Валленберга с американской разведкой?
— Послать его в Будапешт было американской инициативой, поэтому советской стороной он, наверное, мог восприниматься как шпион. Но есть люди, которые специально занимались этим вопросом, — ничего, никаких подтверждений.
— Традиционный последний вопрос: ваши творческие планы?
— Я только что закончил книгу о своей "русской истории", о моих отношениях с русским языком, с Россией, о встречах с Берберовой, Бродским, Эткиндом, Синявским, Барышниковым. В нынешнем виде она ориентирована на шведского читателя, для русского издания ее надо даже не редактировать, а переписывать. Не уверен, что решусь на это…