10 лиц Даниила Хармса из книги "Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру"

В книжных появилась новейшая биография Даниила Хармса, написанная петербургским поэтом Валерием Шубинским. "Воздух" внимательно изучил ее.

Больше всего в биографии Даниила Хармса поражает, как стремительно за его короткую — 36 лет — жизнь одна за другой менялись совершенно разные эпохи. В нее вместился и патриархальный старый Петербург, и две мировые войны, и революция со всеми последствиями, но ярче и актуальнее всего выглядит постепенная, но неизбежная смена бурных, творческих, авангардных 20-х душными, официозными и все более страшными 30-ми. Невиданный расцвет культуры 20-х годов оказался самым хармсовским временем, и всю оставшуюся жизнь он пытался жить так, будто это десятилетие не закончилось, — и удивительно стойко держался в меняющейся на глазах действительности. Но хеппи-энда не случилось — книга, начинающаяся юной творческой энергией, поэзией, театром и хеппенингами, заканчивается голодом, страхом, арестом и смертью от истощения на койке психиатрической больницы в морозном блокадном Ленинграде. Но разнообразие эпох порождает и разнообразие личности — на страницах биографии писатель предстает в самых разных ипостасях.

10 лиц Даниила Хармса из книги "Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру"

1.

Хармс-недоучка

Даниил Ювачев, еще не ставший Хармсом, так и не получил образования выше среднего. И это притом, что он учился в Петришуле, старейшей и одной из лучших школ Петрограда, где многие предметы преподавались на немецком. Языки — немецкий и английский — Хармс выучил хорошо, но дальше них дело не пошло. В 20-х он пытался учиться в электротехникуме (считая при этом, что получает высшее образование!), но так его и не закончил.

2.

Хармс-акционист

Хармс с юности был склонен к девиантному поведению, эпатажу и просто дурачеству. Некоторые его выходки сегодня вполне потянули бы на акционизм, впрочем, довольно невинный: он гулял по Невскому с разрисованным лицом и с ножкой от стола в руках, а его приятель Г.Матвеев записывал реплики прохожих; одной знакомой девушке, которой Хармс был явно симпатичен, он предлагал одеться няней и вести его по Невскому за руки, в то время как у самого на шее висела бы соска; в филармонии перед концертом разослал по залу более сотни записочек с фразой "Д.И.Хармс меняет свою фамилию на Чармс". Однажды он разбудил свою вторую жену среди ночи с предложением покрасить печку в розовый цвет — что и было сразу же сделано.

3.

Хармс-щеголь

Даже в повседневной жизни он выглядел необычно: носил короткие бриджи, высокие гетры и огромные ботинки, напоминая окружающим англичанина. Это сходство усилилось, когда у поэта появилась такса. Друзья по детскому издательству дали Хармсу прозвище Мистер Твистер, которое так понравилось Маршаку, что он использовал его для одного из самых известных своих детских стихотворений. Еще одна характерная черта облика Хармса — неизменная трубка в зубах, которая постоянно попадает уже в его собственные детские стихи — то к Карлу Ивановичу Шустерлингу, то к Ивану Иванычу Крысакову.

4.

Хармс-детоненавистник

Взрослые произведения Хармса при его жизни публиковались лишь несколько раз, последний — в 1927 году, когда поэту было лишь 22 года. Оставшиеся почти 15 лет жизни он прожил в ранге детского писателя, что не мешало ему не раз в своем характерном циничном стиле признаваться в ненависти к детям: "С улицы слышен противный крик мальчишек. Я лежу и выдумываю им казнь. Больше всего мне нравится напустить на них столбняк, чтобы они вдруг перестали двигаться. Родители растаскивают их по домам. Они лежат в своих кроватках и не могут даже есть, потому что у них не открываются рты".

5.

Хармс-эксгибиционист

Хармс любил стоять у окна совершенно голый, что иногда заканчивалось звонками в милицию от бдительных соседей. Поэт возмущался: "Что приятнее взору: старуха в одной рубашке или молодой человек, совершенно голый? И кому в своем виде непозволительно показаться перед людьми?"

6.

Хармс-ловелас

Хармс не был "профессиональным" соблазнителем, как его ближайший друг Александр Введенский, но остроумие, эксцентричность и яркая внешность делали его популярным среди женщин. Вторая жена Хармса Марина Малич признавалась, что часто ревновала мужа в компаниях, где его сразу же окружали женщины, и не напрасно: верным супругом Даниил Иванович не был. Однажды это даже чуть не довело Марину до самоубийства: "Я устала от его измен и решила покончить с собой. Как Анна Каренина. Я поехала в Царское Село, села на платформе на скамеечку и стала ждать поезда. Прошел один поезд. Я подумала, что нет, брошусь под следующий". Выполнить задуманное Марина так и не решилась — и дожила в итоге до ХХI века, навсегда покинув СССР уже после смерти мужа.

7.

Хармс-верующий

Отец Хармса был старым народовольцем, просидевшим еще до его рождения в Шлиссельбургской крепости и обратившимся там к религии, правда, не в ортодоксальном, а довольно свободном виде: к православию в его картине мира примешивались элементы из совсем других конфессий. Сам Хармс вел абсолютно светскую жизнь, но постоянные обращения к Богу в дневниках говорят о том, что он был, несомненно, глубоко верующим человеком: "Боже! Что делается! Я погрязаю в нищете и в разврате. Я погубил Марину. Боже, спаси ее! Боже, спаси мою несчастную дорогую Марину".

8.

Хармс-ссыльный

Органы безопасности арестовывали Хармса дважды с разницей в 10 лет — в 1931 и 1941 годах. Первый арест закончился ссылкой — несколько месяцев Хармс прожил в Курске в одной квартире с также сосланным Введенским. Это единственный эпизод его жизни, когда Даниил Иванович жил за пределами Ленинграда, но дался он поэту очень непросто: сильно привязанный к дому Хармс провел это время в полной апатии. Так получилось, что аресты 1937–1938 годов, ставшие роковыми для многих его друзей и коллег, Хармса миновали, — вероятно, из-за его пассивности и все той же апатии. В эти годы Хармс с женой жили впроголодь и почти не выходили из дома, но заработать дополнительные деньги и вообще что-то делать он не пытался, что и оттянуло появление под его окнами черного воронка на несколько лет. Хармса все же арестовали, но уже после начала войны — и выжить после ареста в блокадном Ленинграде шансов у него почти не было.

9.

Хармс-мистик

С началом войны, когда женщин призывали рыть окопы, связан загадочный случай в биографии Хармса. Однажды он сказал жене: "Подожди — я тебе скажу что-то такое, что тебя рыть окопы не возьмут". После этого он несколько дней ездил на могилу отца и проводил там по многу часов, возвращался очень возбужденный и говорил: "Нет, я пока еще не могу, не могу сказать. Не выходит. Я потом скажу тебе". Наконец, в один из дней он приехал с кладбища и сказал: "Я очень много плакал. Просил у папы помощи. И я скажу тебе. Только ты не должна говорить об этом никому на свете. <…> Завтра ты пойдешь туда, где назначают рыть окопы. Иди спокойно. Я тебе скажу эти два слова, они идут от папы, и он произнес эти два слова: "красный платок". На следующий день Марина повторяла про себя эти слова, и ее чудом освободили от работ из-за больного мужа — притом что не считались с одинокими матерями, у которых дома оставались грудные дети. Почему это произошло, Марина так и не поняла. Но на рытье окопов она не попала, выжила и прожила долгую жизнь.

10.

Хармс-псевдосумасшедший

Сам Хармс не воевал и не служил по другой причине — он был признан сумасшедшим. Шизофрению Хармс симулировал намеренно, и у него это получалось хорошо: его эксцентричные выходки и в мирной жизни могли многим показаться ненормальными. Освобождение Хармс получил еще во время призыва на финскую войну, когда явился в военкомат с опозданием в несколько дней, объяснив, что все время держал повестку вверх ногами и думал, что должен прийти не 26, а 95 числа. Медкомиссию Хармс не прошел, и больше воевать его не призывали. Однако есть мнение, что симуляция сумасшествия в итоге погубила Хармса: после ареста он был помещен в тюремную психиатрическую больницу (какую именно — неизвестно), и если обычных арестантов в начале блокады еще вывозили из города, то о пациентах психбольниц никто особо не думал. Хармс скончался через несколько месяцев после ареста, зимой 1942 года, в разгар блокады, вероятно, от истощения. О последних неделях его жизни ничего не известно.