Полет в аэродинамической трубе: Елена Костюкович написала интеллектуальный триллер "Цвингер"

Это в любом случае отважный шаг: имея репутацию одного из лучших переводчиков Умберто Эко, написав искрометную книгу о еде "Еда. Итальянское счастье", решиться на роман в 750 страниц, в котором смешался аромат киевских лип, круговорот Франкфуртской книжной ярмарки, туман итальянских озер, разные времена, стили и жанры. Все это для того, чтобы главный герой — житель Милана, публикатор архивов Виктор Зиман, дед которого нашел спрятанные немцами картины Дрезденской галереи, а родные погибли в Бабьем Яру, — узнал историю собственной семьи, а значит, и свою личную историю.

— Как это получилось, что вы взяли и написали роман?

— Как вы знаете по вашему писательскому опыту, романы рождаются сами, начинают вылезать из тебя, и в какой-то момент уже невозможно затолкать их обратно. Я решилась не сразу, долго пыталась понять, стоит ли… ну, рисковать. И сочла, что да. Хватит почивать на лаврах переводчика Умберто Эко — меня всегда хвалили, но я никогда не знала, хвалят его или меня. Мне страшно интересно было писать этот роман. Мне хотелось создать такой тип книги, в который читателя затягивает, как в аэродинамическую трубу, и начинает мотать, туда и сюда. Мне хотелось утомить читателя, замотать его до такой степени, до которой замотан герой.

— Что его так измотало, давайте поясним нашим читателям.

— У него много личных бед: он безотцовщина, он перемещен в другую нацию, в другую культуру, он потерял свою возлюбленную, его мучает комплекс вины, историческая память.

— Это с одной стороны, но с другой — он живет в современном мире, издательском, занимается публикацией архивов…

— Совершенно верно, и перегружен информацией до такой степени, что у него просто уже нету возможности ее структурировать. Мне было страшно интересно, сумею ли я создать аналог того информационного водоворота, в котором живу сама и многие мои коллеги, если не все люди сейчас.

— Почему вы предпочли форму романа, а не нонфикшн, как вы разыскивали документы, связанные с семейной историей?

— Я никогда не сумела бы восстановить все детали. Поиск документов — это бесконечность, сами знаете. В прозе можно остановиться, додумать, дописать. Я пыталась воспроизвести механизм работы человеческого мозга. Прочитала довольно много книг по нейропсихологии от Оливера Сакса до Лурии. Перепроизводство впечатлений, затрудненный отбор, теневые пятна. Искажения, преувеличения, слипание, избирательность. Перегорает часть проводки: что-то вспоминается неверно, что-то не вспоминается вообще и терзает. Поэтому среди настоящих цитат в книге много вымышленных, которые сочинила я. Это и кагэбэшная расшифровка разговора как бы моего деда с как бы Виктором Некрасовым, и описание бомбежки Дрездена — свидетельств выживших очевидцев ее не осталось.

— Роман написан словно бы на нескольких языках сразу, в нем бурлят и кальки, и неологизмы, итальянские и французские словечки — это ведь намеренно?

— Я все думаю: как работает память? Как строится речь? Мне хотелось описать эту внутреннюю речь, обрывочную, аграмматичную. У нас у всех в голове живет сразу несколько языков, тем более у моего героя — он даже не билингва, он трилингва по меньшей мере.

— Ваша литературная жизнь связана с Умберто Эко и Людмилой Улицкой. Вы ощущали рядом их тени, когда сочиняли?

— Эко — да, стоял рядом. Сам принцип: построить триллерный сюжет, вложив в него рассуждения об истории, — это его. С Улицкой одни различия, не вижу сходства. Улицкая искусно останавливает рассказ в тот момент, когда читатель способен подхватить, развить мысль сам. У меня все, наоборот, растолковывается — на чей-то вкус, может быть, и слишком. Но если уж я пишу один-единственный роман в кои-то веки, писать его, скажем так, более прозрачным, воздушным, мне казалось, будет не очень правильным. Я хотела его как следует утрамбовать. Ну так вот — дорвалась.