Фрагмент из книги Армана Мари Леруа "Лагуна. Как Аристотель придумал науку"
В издательстве Corpus вышла книга профессора эволюционной биологии развития Имперского колледжа Лондона Армана Мари Леруа "Лагуна. Как Аристотель придумал науку" (перевод с английского Светланы Ястребовой).
Роль Аристотеля в истории биологии привлекла Армана Мари Леруа в 2010 году, когда он работал над документальным фильмом о греческом учёном. В последующие годы сценарий фильма был расширен и постепенно превратился в книгу. В ней Леруа путешествует по местам, где более двух тысяч лет назад жил и работал Аристотель, и рассказывает, как благодаря Аристотелю родился научный метод познания природы. Из книги можно узнать, что Аристотель сделал открытия, которые оказались забыты и много столетий спустя были повторены другими биологами. По словам Леруа, Аристотель задолго до Линнея придумал таксономию и едва ли не опередил Дарвина в открытии эволюционной теории.
Полит.ру публикует отрывок из книги, где рассказывается о том, как Аристотель и другие натуралисты столкнулись с загадкой инжира.
Подобно тому, как Аристотель составляет перечень периодов нереста рыб в разные сезоны, Теофраст перечисляет периоды цветения растений. Первые весенние цветы — левкой и желтушник. Затем приходит черёд нарцисса поэтического, нарцисса букетного, анемонов и гадючьего лука, которые так любят составители гирлянд. Таволга обыкновенная, гименоксис, ветреница павлинья, гладиолус полевой, пролеска двулистная и другие горные цветы идут следом. Шиповник цветет последним и увядает раньше других цветов — ему отведено совсем немного времени.
Хотя Теофрасту знакомо множество цветков, ему неизвестно, для чего они нужны. Он видит тычинки и пестики, однако не знает, что эти части служат для полового размножения, что пыльца — это мужское семя и что пышное разнообразие расцветок и ароматов существует лишь для привлечения опылителей. Любовь растений (позаимствуем этот термин из названия книги Эразма Дарвина) была ему неведома.
Причины его неведения как будто понятны. Тычинки и пестики очень малы, а пыльца и того меньше. К тому же многие растения могут вырастать из отрезанных частей (Теофраст, истинный садовник, весьма внимателен в этом вопросе), и полового размножения при этом не происходит. Возможно, на Теофраста также повлияло данное Аристотелем определение: самец — это животное, которое размножается внутри другого животного. Это определение никак не получалось применить к растениям. Объясняя, как размножаются растения, Аристотель говорит лишь, что они содержат и мужское, и женское начало.
Но есть исключение. В "Истории животных" Аристотель рассказывает:
В плодах дикой смоковницы присутствуют так называемые псены. Псен начинает свою жизнь как личинка, а после того как оболочка куколки раскрывается, он покидает плод и улетает. Затем он проникает в плод садовой смоковницы через имеющиеся в нём отверстия, и его присутствие — причина того, что плод не опадает с дерева. Именно поэтому крестьяне сажают дикие смоковницы рядом с садовыми и прикрепляют к садовым деревьям плоды диких.
Инжир (смоковница) — как и овцы, он имеет азиатское происхождение), — произрастал у Эгейского моря ещё до Гомера. Любой скажет, что в наши дни лучшие на Лесбосе смоквы — в Эресосе. Рощи там столь же зелены, прохладны и полны жизни, сколь знойны, сухи и бесплодны окружающие их холмы. На острове множество сортов инжира: apostolatika, vasilika, aspra (белая), maura (чёрная), diphora (плодоносящая дважды — весной и осенью). Но самый знаменитый сорт — smyrna, названный в честь малоазиатского города: плоды с детский кулак, с чёрно-лиловой кожицей и малиновой мякотью.
Садовый инжир, о котором пишет Аристотель, мог относиться к любому из древних сортов. Psen — это инжирные осы-бластофаги, Blastophaga psenes, которые вылетают из плодов в точности так, как говорит Аристотель.
Дикий инжир, сегодня известный как ornos, часто встречается в русле высохших рек. Прививание садового инжира частями дикого называется капрификацией, ведь лишь козам (capra) на корм дикий инжир и годится. Когда-то широко распространённая, сейчас практика прививания инжира в Греции редка. На Лесбосе крестьяне просто выращивают дикий и садовый инжир в соотношении 1:25.
Вроде бы описание достаточно чёткое, но многое по-прежнему вызывает вопросы. Например, как именно взаимодействуют дикий и садовый инжир? И как оса, выросшая в плоде одного дерева, может помешать упасть плоду другого? Теофраст, который был родом из Эресоса и поэтому знал об инжире всё, подробно останавливается на этих вопросах. Он повторяет историю Аристотеля и добавляет некоторые детали — например, что на инжирной осе паразитирует другое насекомое, kentrines — вероятно, наездник Philotrypesis caricae. Ещё Теофраст выдвигает несколько гипотез, объясняющих, как осы могут удерживать плоды инжира на деревьях. (Они механистичны и по большей части неверны.) Интереснее то, что и Теофраст, и Аристотель допускают, будто история с двумя видами инжира имеет отношение к полу.
В книге "О возникновении животных" Аристотель, рассуждая о полах, упоминает инжир: "Ведь и у растений в одном и том же роде существуют, с одной стороны, плодоносные деревья, с другой — деревья, которые не приносят плода, но содействуют плодоносящим для завязывания плода, что имеет место, например, у смоковницы и дикой смоковницы". Теофраст идёт в понимании вопросов пола у растений ещё дальше и сравнивает инжир с финиковыми пальмами. По всей видимости, ссылаясь на некое сообщение, принадлежащее Геродоту или Каллисфену, он говорит, что у финиковых пальм есть "мужские" и "женские" цветки и что земледельцы помогают плодам завязываться, перенося "пыль" (очевидно, пыльцу) с одного дерева на другое. Это похоже на прививание диким инжиром садового, продолжает Теофраст, а оба этих процесса напоминают то, как рыба мечет молоки на икру.
Аристотель и Теофраст привели правильную аналогию. Они вплотную подошли к истине. Две разновидности инжира — это просто-напросто растения двух полов, принадлежащие к одному виду. Незрелый инжир — это не цельный плод, а собрание крошечных цветков, спрятанных в толще мякоти. "Дикий" и "садовый" инжир — один и тот же вид Ficus caria, но у "дикого" инжира есть и мужские, и женские цветки, а у "садовых" — только женские. Инжирные осы переносят пыльцу с одних на другие. Плоды инжира не созревают без опыления, поэтому необходимо, чтобы растения разных полов располагались близко друг к другу. Два греческих учёных обдумывают эту идею, но ни один не говорит, что у растений есть половое размножение.
Поэтому наглядные свидетельства его наличия в свете теории Аристотеля могут приобрести ложную интерпретацию. Увы, это и происходит. Инжир — довольно изменчивое растение. Чтобы плодоносить, замечает Теофраст, некоторым инжирным деревьям требуется помощь ос и капрификация, но большая доля в этом не нуждается. Не странно ли? Сейчас известно, что одним сортам инжира необходимо опыление, а другим — нет. Вторые, таким образом, являются бесполыми мутантами, притом оба варианта растений были широко распространены в IV в. до н. э.[5] Теофраст на основании того, что некоторые сорта инжира могут обходиться без полового процесса, решил, что на это способны абсолютно все инжирные деревья. Выходит, нет никаких оснований считать, что растениям в принципе нужно половое размножение.
Над загадкой инжира в XVII–XVIII вв. бились Турнефор в Париже, Понтедера в Падуе, Каволини в Неаполе, даже Линней в Уппсале. Хоть они и продвинулись вперёд, но разгадать загадку не смогли. В 1864 г. Гульельмо Гаспаррини, профессор ботаники из Неаполя, обобщив данные об инжире — от трудов Аристотеля до результатов собственных экспериментов, — пришёл к абсолютно неверному выводу. "Дикий" и "садовый" инжир, говорил он, — это два совершенно разных вида, принадлежащие к разным родам, а необходимость произрастания дикого инжира рядом с садовым — не более чем крестьянское суеверие. Гаспаррини не повезло: ему попались размножавшиеся вегетативным путем растения, и, подобно Теофрасту, он сделал слишком широкое обобщение.
Вопрос, вечно волнующий учёного: насколько смело можно интерпретировать полученные данные? Аристотель склонен к смелым обобщениям. Теофраст осторожнее. Поэтому, кстати, читать его не так увлекательно. Оба время от времени сомневаются в силе своих доказательств, но ни один ни разу не высказал свои сомнения, как это сделал Гаспаррини в конце посвящённой инжиру монографии. Посмотрите, как жалобны эти строки:
Теперь, завершив свой труд, я не могу утаить некоторую тревогу, которая втайне у меня росла. Кажется, будто мне со всех сторон твердят, что обычай прививать дикий инжир к садовому, который так давно возник и который поддерживает так много выдающихся учёных древности и наших дней, обязан быть основанным на опыте. Тем не менее, нет ни одной научной теории, никаких свидетельств, которые могли бы объяснить, зачем он нужен. Воистину, зарождение этих мыслей так волновало меня, что много раз, когда я работал, моё дыхание сбивалось от страха, что некоторые факты я понял неверно и они затуманили мой разум.
Наука в большой мере связана с тем, чтобы отличать общее от частного, с тем чтобы выбирать, объединять явления или разделять их. Иногда случается ошибаться.