Если Маргарет Этвуд обернула рассказ служанки Фредовой в плотный слой антиутопии (чтобы, когда становится совсем непереносимо, оставался шанс сказать себе, что это фантастика), Ханья Янагихара читателю в литературной анестезии заведомо отказывает. В "Маленькой жизни" (и в современной прозе пост-янагихарного периода) травмы и внутреннюю боль больше невозможно игнорировать. "Это уже не литература в старинном понимании. Хоть снова учись читать, — писал мне про „Маленькую жизнь“ тонко чувствующий суть художественного слова литературовед и критик Валентин Курбатов, мудрейший член жюри премии „Ясная Поляна“, увы, покинувший этот мир в 2020 году. — Тут видно, как прекрасен и как невыносим человек. Написавший на обороте книги, что „назвать ее шедевром было бы преуменьшением, а не преувеличением“ — прав. Это замешательство рецензента перед мужеством и силой автора, перед тем, сколько страдания приняла на себя Янагихара. Мужчина бы не выдержал. Не знаешь: то ли наградить, то ли запретить, как гибельное чтение".
Все, что вы не хотели знать о людях, останется с вами, искусно и даже любовно разложенное автором на невыразимо прекрасном фоне. Никакой фантастики, никаких других миров и далеких времен — Янагихара намеренно показывает вневременную и при этом абсолютно современную Америку, тасует карты судьбы и начинает собирать пасьянс на четырех молодых королей, подробно объясняя читателю каждый ход.
В огромном — почти 900-страничном — романе в центре внимания всего четыре героя: юрист и математик Джуд, архитектор Малкольм, начинающий актер Виллем и художник Джей-Би. На светлом полотне их близкой дружбы Янагихара и располагает прошлое и настоящее каждого, в первую очередь, конечно, Джуда. Мушкетерско-братские, а потом и более близкие отношения друзей проявляют не только их творческие амбиции, мечты и поиски себя, но и детские травмы, рухнувшие надежды, насилие и боль. "Маленькая жизнь" рассказывает о странных, страшных, порой совершенно невыносимых вещах. И терапевтическим образом отстраненная манера Янагихары говорить об этом как раз и учит эти эмоции называть, принимать и проговаривать.
Возможно, возьми Янагихара за основу женскую дружбу, такого ошеломляющего эффекта не получилось бы, но роман выстроен вокруг судеб четырех мужчин, которые не особенно умеют проявлять и выражать свои чувства. И в этом молчании, в невысказанных переживаниях скрыта невероятная сила, которая обрушивается на читателя, как только он ближе знакомится с жизнью калеки Джуда и его друзей. "Одна из главных героинь романа — дружба как молитва о спасении в разобщенном мире. Похоже, и автор ухватывается за нее, чтобы спастись, но вынужден сдаться жестокости мира и смиряется, когда его героев унижают, убивают, словно мир не может утолиться своей жестокостью. Хотя главное слово книги — „прости“. Все просят друг у друга прощения, но не могут справиться с миром, не властны над собой", — говорит Валентин Курбатов. И с горечью христианского сердца сокрушается, что "при всей жестокости это самая нежная, самая горькая, самая отвратительная книга. Не „маленькая жизнь“, а большая „палата номер шесть“. О Боге никто никогда даже вскользь, Ему тут места нет. Сами себе рай и ад, спасение и суд, смерть и бессмертие. Вот что мы с собой сделали за века цивилизации. Приговор человечеству в жанре гимна".
Чтение "Маленькой жизни" временами становится мучительным и невыносимым, как страдания Джуда, но их точно так же нельзя избежать или облегчить, только пережить, пропустив через себя. Этот роман лишает сна и покоя — Янагихара очищает читателя как луковицу, слой за слоем, заставляя быть предельно честным с собой. В намеренно герметичном пространстве романа, где нет очевидных связей с внешним миром, маленькая частная человеческая жизнь остается единственной ценностью. И во время чтения не раз ловишь себя на том, что готов снова и снова идти вслед за автором ради этого практически осязаемого ощущения хрупкости и полноты жизни.
Прием Ханьи Янагихары с полным обнажением страдающей души и созерцательным изучением глубинных травм после успеха "Маленькой жизни" пытались повторить многие, но так глубоко и искусно пока не удавалось никому.