"Голод был наказанием за непослушание". Фрагмент книги Витольда Шабловского "Как накормить диктатора"

Польский журналист Витольд Шабловский близко знаком с профессией повара, хотя сам ею так и не овладел. Зато он решил разыскать личных поваров нескольких диктаторов: Саддама Хусейна, Фиделя Кастро, Иди Амина и других, — чтобы выяснить, каковы были кулинарные предпочтения людей, распоряжавшихся жизнью и смертью миллионов. В публикуемом на "Горьком" отрывке перемежаются два голоса — автора и Йонг Мыан, поварихи вождя красных кхмеров Пол Пота, которая до сих пор живет в Камбодже.

Витольд Шабловский. Как накормить диктатора. М.: Corpus, 2023. Перевод с польского Мадины Алексеевой.

Они мочились в большой горшок. Прежде чем успевал помочиться последний из мужчин, жидкость на дне начинала ферментироваться. Участвовал даже Иенг Сари, министр иностранных дел. "Сложно себе представить ту вонь", — писала Лоранс Пик, жена одного из высокопоставленных чиновников красных кхмеров и единственный человек с Запада, переживший правление Пол Пота на месте, в Пномпене. Сначала она была поварихой, а потом переводчиком. Еще помогала в саду. Чиновники министерства иностранных дел мочились, чтобы ей было чем удобрять растения.

Лучшим способом доказать, что ты хороший коммунист, было вымыть туалет: в кхмерской культуре это считается одним из самых унизительных занятий. Смельчаки мыли унитаз голыми руками, а экскременты со стенок отскребали ногтями. Удивляться здесь нечему. Они боролись за свою жизнь.

Еще Пик вспоминает многочасовые сеансы самокритики, на которых нужно было исповедоваться в реальных и выдуманных грехах, а также доносить на друзей.

Во время одного из таких сеансов взял слово человек, которого подозревали в краже кукурузы. Он признался, что однажды от голода сорвал початок, запек его и съел. Его вместе с женой сослали в деревню. "Они так и не вернулись", — пишет Пик: "Люди говорили: раз они такие голодные, то наверняка предатели".

"Они так и не вернулись" на языке красных кхмеров Камбоджи означало смерть.

При красных кхмерах повсюду, даже в министерстве иностранных дел (в номенклатуре того времени B1), свирепствовал голод. Когда привозили рис, сотрудники кричали: "Да здравствует Ангка*! Да здравствует экономическая линия! Да здравствует коллективизация!"

Но рис часто не приезжал.

Поварихе по имени Сан приходилось варить супы из обычных и лечебных трав и ствола бананового дерева. Но случались такие дни, когда ей вообще нечего было класть в кастрюлю. Или когда они получали лишь корзину тухлых яиц да корзину заплесневелых овощей — одну на всех.

Пик тогда сделала важное открытие: красные кхмеры использовали голод в качестве инструмента политического воздействия.

Голод был наказанием за непослушание.

Голод был наказанием за неправильное происхождение.

Голод был наказанием за болезнь, за непригодность для Революции.

Голод помогал поддерживать дисциплину.

"Голод заменял все мысли <...>. Получив еду, мы были благодарны Ангка".

Меню в министерстве менялось только в том случае, если проходили политзанятия для важных государственных деятелей. Тогда специальная машина привозила рыбу, овощи и даже омаров.

В 1975 году на одно из таких занятий приехала Йонг Мыан со своим мужем Пыть Тиангом и группой заслуженных революционеров. Их называли bang, "старшие". Bang селили не вместе с другими сотрудниками B1, а в особняках, оставшихся от местной буржуазии. Их не просто лучше кормили — курицей, свининой и рисом, — им давали даже вино, а их телохранители, как пишет Пик, приносили им свежеиспеченный хлеб.

Тем временем простые камбоджийцы умирали от голода.

Занятие, в котором участвовала Мыан с мужем, было посвящено следующим темам: визионерство и прозорливость Ангка, выселение городов и его (исключительно положительные!) последствия, ликвидация денег, роль Сианука. Пол Пот лично разъяснял bang, что Сианук — заложник красных кхмеров и они будут использовать его на свое усмотрение: он тигр, запертый в клетке.

"Камбоджийская революция — беспрецедентное событие в истории", — утверждали они.

"Решена проблема извечного разделения на город и деревню".

"Ангка превзошла Ленина и идет дальше, чем Мао".

"Весь мир смотрит на Ангка, потому что ее Революция — самая красивая и самая чистая".

* * *

В Пномпень меня вызвали через два месяца после его взятия. Мой муж уже находился там. Сначала он стал директором Центрального банка, но потом руководство решило, что мы станем первой страной на свете, упразднившей деньги, и банк оказался уже не нужен.

Тогда нас обоих отправили учиться.

До начала учебы я спросила Пол Пота:

— Зачем мне эта учеба? Я хочу готовить!

Брат Пол Пот улыбнулся.

— Ты нужна Ангка для другого, сестра Мыан, — объяснил он. — Брат Пыть Тианг станет послом в Китае. Ты будешь женой посла.

А я даже не знала, кто такой посол.

И сказала:

— Я не хочу никуда ехать. Я хочу остаться здесь, в Камбодже! Хочу и дальше готовить для наших вождей!

Пол Пот снова улыбнулся.

— Теперь будет готовить сестра Ли Кимсенг, жена Нуон Чеа. Для тебя у нас другое задание.

Мне было так тяжело, что я даже не удержалась от слез. Но не будешь же спорить как дурная. Ангка лучше знает, что для нас хорошо и чего от нас требовать. Вот поедем в Китай и увидим.

Я знала, что делаю это для партии. И для революции.

И, как и все в жизни, — для Брата Пол Пота.

* * *

Серым кардиналом в B1 была некая Рыан. Ее муж Дыан руководил бюро торговли в министерстве промышленности. Это он устроил жену на должность директора магазина для дипломатов. Положение оборотистой и предприимчивой Рыан укреплялось с каждым днем, пока она фактически не стала правой рукой Иенг Сари и начала отвечать за всю администрацию в В1. Рыан пристраивала своих близких и дальних родственников, и они постепенно занимали все больше должностей.

Лоранс Пик вспоминает, что как‑то раз ей удалось вырастить несколько грядок очень красивой капусты. Сразу же нарисовалась Рыан и забрала весь урожай капусты в свой магазин для дипломатов. Делиться с голодающими сотрудниками министерства ей в голову не пришло.

— Любая война и любая революция выносят на поверхность таких людей, как Рыан, — говорит историк Сыам Борей. — Единственное, что ее волновало, — сколько удастся на этом заработать. Деньги из магазина для дипломатов никто не контролировал. А ее родственники, заполонившие министерство, образовали своего рода клан, благодаря которому ее власть только крепла.

Так совпало, что Мыан, повариха Пол Пота, была племянницей Рыан, а посольство в Китае (в Пекине) — самым престижным местом для дипломатических представителей нового камбоджийского правительства. Серж Тион, автор эссе, опубликованного в книге "Revival: The Cambodian Agony", утверждает, что своим назначением на должность посла в самой лакомой столице Пыть Тианг был обязан исключительно тому, что Рыан хотела отправить туда свою племянницу.

Столь ненавистный камбоджийским коммунистам непотизм, раздражавший их в окружении принца Сианука, быстро проник и в их ряды.

* * *

Трижды при разных обстоятельствах я спрашиваю Мыан о Рыан, об их отношениях и о том, действительно ли муж Мыан стал послом благодаря Рыан.

Трижды Мыан — очень по‑кхмерски — делает вид, что не слышит мой вопрос.

* * *

Перед отъездом у нас состоялась прощальная встреча с предводителями. На той встрече Пол Пот меня удивил: я получила назначение секретарем партийной ячейки в посольстве.

То есть стала начальником Пыть Тианга. Все знали, что Партия важнее всего, а мой муж в партийной иерархии стоял ниже меня: да, он был послом, зато я вела собрания партийной ячейки, и ему приходилось меня слушать. Когда Пол Пот приехал в Пекин, он называл меня вице-послом и со смехом интересовался у моего мужа, прислушивается ли он к моим советам.

В Пекине я очень много работала. Уже через год я заговорила по‑китайски, а через два года говорила уже вполне сносно. Я даже переводила китайские фильмы на кхмерский. Но и это ничто в сравнении с моим мужем. Пыть Тианг овладел китайским меньше чем за год, чем удивил даже товарищей из Пекина.

Спустя год после нашего переезда в Пекин родился наш первенец. Потом родились еще двое сыновей. Все они ходили в китайские школы; все до сих пор прекрасно говорят по‑китайски.

Мне было неловко, что я ничего не делаю по дому сама, — не стираю, не глажу, не готовлю. Всем занималась нанятая китайцами прислуга. Дольше всего я не могла привыкнуть к тому, что у нас есть повар. Его звали Лао Сонг, и он был очень опытный, но готовил нам исключительно китайские блюда: фасоль, капусту, курицу, пельмени.

Лао Сонг готовил гораздо лучше меня, поэтому в свободное время я просила его научить меня кое‑каким блюдам. Так я научилась делать пельмени и спринг-роллы.

* * *

В Пномпене я договариваюсь о встрече со знакомыми моих знакомых Праком и Кеу — двумя братьями, которые чудом выжили в годы правления красных кхмеров. Прак работает с туристами, возит их по всей Камбодже: древний храмовый Ангкор-Ват, провинция Кратьэх, где водятся речные дельфины, столичный Пномпень и приморский Сиануквиль.

Кеу работает в банке, он менеджер, но его страсть — мотоциклы. Еще недавно в Камбодже сложно было как следует разогнаться: красные кхмеры разрушили большую часть дорог, считавшихся империалистическим пережитком, поэтому Кеу ездил в Таиланд. Дважды он попадал на мотоцикле в серьезную аварию, дважды чудом уцелел, но отказываться от своего увлечения не собирается.

— Если человек вырос в неволе, он потом всю свою жизнь не может насытиться свободой, — говорит он.

Мы садимся в одном из лучших столичных ресторанов, заказываем по тарелке кисло-сладкого супа и начинаем беседу о тех временах, когда страной правили красные кхмеры, а оба брата были детьми.

Прак:

В 1975 году, когда Пол Пот пришел к власти, мне было полтора года. Мама еще кормила меня грудью. Когда ее отправили в коммуну и выяснилось, что там проблемы с едой, она решила меня не отлучать.

Кеу:

Мы знаем это от женщины, которая вместе с матерью жила в коммуне и которую мы случайно встретили много лет спустя. Прак не помнит то время, я тоже не помню. Красные кхмеры следили, чтобы в одной коммуне не оказались муж с женой, брат с сестрой или бывшие соседи. Они хотели построить новое общество с нуля, и для этого разрушали все прежние связи. Подростком меня отправили в совершенно другое место, чем Прака с матерью.

Прак:

Я засыпал с матерью... Это точно.

Кеу:

Здесь тоже не все так просто, потому что зачастую даже маленьких детей отрывали от родителей, и их воспитывала Партия, то есть какие‑то наставницы. Может, мать уже была больна, раз они позволяли вам спать вместе? Подробностей мы не знаем. Меня вместе со взрослыми заставляли работать. Я с утра до ночи собирал рис. У нас была хорошая категория, вторая, так как матери удалось скрыть, что отец был военным.

Прак:

Красным кхмерам она представилась именем своей подруги, которая умерла на несколько месяцев раньше. Обман так и не раскрыли.

Кеу:

Отец погиб во время гражданской войны, сражаясь с красными кхмерами. Узнай они об этом, мы бы не выжили.

Еды нам давали жалкую горсть. Буквально. Рис с каким‑то варевом. Изо дня в день одно и то же, без вкуса и без мяса. Конечно же, этого не хватало подростку на такой тяжелой работе. Поэтому мы с моим другом Кхимом ходили охотиться на крыс. Сбегали тайком: если бы нас заметили, у нас были бы большие проблемы. Мы стащили из коммуны длинные куски проволоки и спички. Сегодня это кажется смешным — красть спички! — а тогда это было серьезное дело. Нам пришлось неделю следить за охранниками; найти место, из которого не виден вход в кухню; выяснить, где лежат спички. Потом я стоял на стреме, а Кхим проскользнул в кухню. Он вернулся через пять минут, и это были самые длинные пять минут в моей жизни.

Заполучив проволоку и спички, мы начали по вечерам выходить на засеянное поле. Нужно было туда прокрасться, а потом тихонько ждать, пока не появятся крысы. Один взмах руки — и если повезет, у нас есть мясо. Мы разводили маленький костерок (никто не должен был заметить дым), а подкрепившись, незаметно возвращались домой.

И вот однажды на вечернем сеансе самокритики один из командиров решил выяснить, кто крадет из кухни спички. Я думал, у меня сердце выпрыгнет из груди! К счастью, другие люди из лагеря стали обвинять кухарок. Мы с Кхимом не произнесли ни слова. Всю вину взвалили на женщин, которые нам готовили. Их как‑то за это наказали, не помню подробностей. Кажется, одну перевели в другой лагерь. Как я с этим живу? Сегодня мне стыдно, но то ненормальное время нельзя мерить обычной мерой. Каждый из нас пытался выжить.

Кхима потом все равно убили. Не знаю, за что. Однажды он просто исчез и больше не появился. Может, у него нашли спички? Я правда не в курсе.

Знаешь, сегодня я думаю, что будь они поумнее, то разрешили бы людям охотиться на крыс. Крысы портили и поля, и зерно, а люди были такие голодные, что перебили бы их всех. Для нас печеная крыса была деликатесом. Потом я ел в разных местах — в Бангкоке, в Пекине, бывал в по‑настоящему дорогих ресторанах, — но для меня ничто не сравнится с теми крысами.

Прак:

Я про это не знал. Про тех крыс.

Кеу:

Я тебе говорил. Ты, видать, забыл.

Парк:

Я не знал.

Кеу:

Прак, ты знал. Каждый раз, как мы едем из Пномпеня к тете в Баттамбанг, мы проезжаем место, где у дороги продают крыс по доллару за три штуки. Каждый раз я тебе рассказываю эту историю. И говорю, что когда‑нибудь мы остановимся, и ты, братишка, попробуешь печеную крысу. Кто не пробовал, тот жизни не знает. Это не так уж и страшно. Нужно просто себя преодолеть...

Прак:

Я не знал...

Кеу:

Ты просто выбросил это из головы. И правильно сделал, зачем такое помнить. Я бы тоже забыл, если б смог.

Прак:

Я ничего не помню о правлении красных кхмеров. Я был слишком маленький. Помню только, как умерла мама.

Кеу:

Она уже долго болела. Нам рассказала та женщина. Никто не знал, что с ней. Красные кхмеры убили всех врачей, а единственным медработником в коммуне был парень моего возраста, которого за несколько дней научили делать уколы и вскрывать нарывы. Но у матери был не нарыв, вскрывать ей было нечего, а лекарства для уколов так и не приехали. Никто не смог понять, что с ней происходит.

Прак:

Как‑то утром я проснулся и прижался к ней. Положил на нее руку и ждал, что она сделает то же самое.

Но мама меня не обняла. Я стал, еще во сне, искать ее грудь — кажется, она меня уже не кормила, но ночью я по‑прежнему успокаивался, только если сосал грудь.

Но грудь была холодная.

Я окончательно проснулся и стал ее трясти: "Мама!" — кричал я: "Мама, просыпайся!"

Но она уже не проснулась.

Я не понял, что происходит, и расплакался.

Это мое первое детское воспоминание. Первое, что я помню. Неподвижные руки матери.

Кеу:

Прак, брат мой... Раз ты умеешь забывать, а ведь не у каждого получается, то забудь и это. На кой черт помнить такое.