"Женщины, когда кровь видят, так некоторые делаются дурные. А дурных можно и то спросить, и это тоже. А я ж — не те, которые некоторые. А — те, которые которые".
Это говорит Мария Федоско — героиня и рассказчица "Заморока", подавальщица в черниговском Доме офицеров, обладательница головы, в которой конфликтуют две идентичности и два языка, и сознания, которое с трудом постигает окружающую ее действительность. Постигает, описывая все увиденное и почувствованное невообразимыми словами и конструкциями, которые закрепляет при помощи твердого "Да" и двусмысленного "Надо понимать", и зацикливается то на предметах быта конца 1950-х, то на начальнике Александре Ивановиче, который страсть как хорош собой, то на психическом еврейском киномеханике Якове.
Но Мария не так проста. За ее причудливыми и забавными оборотами скрываются менее солнечные помыслы, и реальность, словно под стать, стремительно движется от романтической мелодрамы с Лолитой Торрес к экранизациям Жоржа Сименона и поздней Агаты Кристи.
Главная же точка опоры при разговоре о "Замороке" — "Дознаватель" Маргариты Хемлин (1960—2015).
И сейчас самое место для цитаты из заметок Аллы Хемлин "Сестра и сестра": "Рита и я — близнецы. Всегда были. И всегда будем. В детстве мы с сестрой были очень похожи. Во дворе нас называли Алрита или Риталла и с удовольствием путали. Дома нас почти не путали. Почти - вот в чем дело. Мама путала нас по голосам. Вернее — не различала голоса. "Надо понимать", как говорит Мария из "Заморока", сама не понимая, что происходит на самом деле…
Мы читали всегда одно, жалея, что буквы просто так из головы в голову не переходят. Можно пересказать. Но пересказывать интереснее не из книг, а из головы. Из головы Аллы - в голову Риты. И обратно тоже.
Потом мы придумывали взрослые книги — от точки до точки. Тут Рита, тут Алла. И наоборот тоже".
"Двойные" книги выходили до 2017 года под одной подписью — Маргарита Хемлин.
В 2017-м вышел роман "Искальщик", начатый сестрами вместе. После ухода Маргариты в "Искальщике" было четыре с небольшим авторских листа. Алла продолжила — и получилось еще столько же. Знак в знак. Половина и половина. Сестра и сестра. "Надо понимать".
Все книги Хемлин — романы голосов. И "Заморок" тоже. Только теперь к голосам добавились отголоски. "Дознаватель" — один из них.
"Дознаватель": нуар с элементами игры, воздухом кладбищ Черниговщины и — все-таки — землей, на которой читатель стоит более или менее уверенно. "Судьба строится на основе отсебятины. А отсебятина — тяжелая вещь. И не каждому под силу соотнести" — с первых строк предупреждает капитан милиции Цупкой, рассказчик "Дознавателя".
"Люди всегда не знают, а всегда говорят. Я расскажу, как было" — начинает Мария с похожей интонацией. Но уже со следующего абзаца выясняется, что "Заморок" — нуар сомнамбулический, и, кажется, обитатели местной Черниговщины редко выпрыгивают из сна.
В сомнамбулическом нуаре — никакой земли. По крайней мере, не под ногами. По крайней мере, не под ногами читателя. Она там и не нужна.
В "Замороке" не встретишь простых художественных решений: сочетание метода ненадежного рассказчика и калейдоскопического языкового узора, в котором только и успевай подмечать важные черточки и блестки, выводит историю девушки, не могущей разобраться в мире и людях, на новый уровень. Алла Хемлин находит достойное применение изъянам речи и несовершенству взгляда; эти инструменты позволяют ей не только развлекать, но и скрывать, дезориентировать или даже экспрессионистски искажать пространство, на мгновение обращая фотографию в картину Шагала.
Мастерское соединение языка с сознанием, а сознания — с кафкианским превращением. Надо понимать. Да.