Стюарт Исакофф "Громкая история фортепиано"

Ведомости. Пятница" публикует отрывок из книги Стюарта Исакоффа "Громкая история фортепиано. От Моцарта до современного джаза со всеми остановками", которая готовится к выходу в издательстве Corpus.
Стюарт Исакофф — композитор, пианист и писатель. Он регулярно публикует свои статьи о музыке в The Wall Street Journal и выступает с лекциями об истории инструментов во время крупнейших музыкальных фестивалей мира. Он автор книги "Темперация: Как музыка стала полем битвы величайших умов западной цивилизации".

Антрепренерская деятельность Моцарта с самого начала казалась довольно рискованной. С запущенными в 1784 году "академиями" дела шли ни шатко ни валко.

"Мой первый концерт в театре должен был состояться на следующий день, — жаловался он, — но принц Луи Лихтенштейн в то же самое время ставил у себя оперу и не только переманил к себе сливки аристократии, но даже перекупил лучших оркестрантов!"

Тем не менее на следующий год он дал шесть концертов. На первом из них, 11 февраля, был представлен тот самый Фортепианный концерт ре минор. Февральскую дату выбрали не просто так — во время Рождественского и Великого постов театры были закрыты, и культурный голод публики благодаря этому только усиливался. Восторг, с которым была встречена премьера, позволил композитору следующие два года прожить вполне благополучно, и кульминацией этого периода стала первая постановка его знаменитой оперы "Женитьба Фигаро" в 1787 году.

Возможно, Моцарт решил использовать специальное вальтеровское фортепиано с отдельной клавиатурой для ног просто на правах сценического кунштюка — подобные диковины часто приводят к успеху. Его отец Леопольд описывал трудности в транспортировке этого громоздкого инструмента: "Нижняя клавиатура на добрые два фута шире верхней и страшно тяжелая. [Инструмент] приходится каждую пятницу таскать в “Мучную яму” (гостиница, где Моцарт давал концерты. — “Пятница”) [для моцартовских “академий”], а также к графу Цихи и принцу Кауницу". Похоже, что для спонтанных импровизаций в Венском городском театре Моцарт тоже использовал именно его, а ученик Моцарта Томас Артвуд вспоминал, что на одном из уроков композитор с его помощью показывал ему музыку Баха.

Стоила ли игра свеч? Несмотря на нескладность, новый инструмент имел и свои преимущества. Басовые ноты, исполняемые на отдельной клавиатуре, добавляли фортепиано громкости звука, что было особенно важно при игре с оркестром.

…

И вот 11 февраля 1785 года Моцарт, минуя прилавки со сладостями, напитками и миндальным молоком, приволок свой новообретенный тяжелый двухклавиатурный инструмент по мощенным заснеженным улицам Вены прямо в "Мучную яму" на Нойер-маркт, в здание по соседству с тем, в котором позже разместится пивная "Белый лебедь", любимое злачное место Бетховена. В назначенный час, убедившись, что перед оркестрантами на пюпитрах лежит запись его новой композиции, он дал сигнал к началу Фортепианного концерта ре минор. Размахивая одновременно руками и ногами и демонстрируя необычайное музыкальное и атлетическое мастерство, Моцарт принялся производить на свет звуки, восхитившие и заворожившие горстку его слушателей, а вслед за ней и миллионы других на многие века вперед.

После моцартовских концертов статус фортепиано кардинально изменился. В его негромком звучании читался еле заметный эротический подтекст, идеально отвечавший общим культурным установкам наступившей эпохи романтизма. Фортепиано в равной степени подходило витающим в облаках мечтателям вроде Яна Ладислава Дюссека, первого пианиста, расположившегося вполоборота к публике, чтобы та лучше видела его профиль, и громогласным смутьянам наподобие Людвига ван Бетховена, будто бы готового расколотить клавиатуру на мелкие кусочки. А главное, по части стилистиче­ской гибкости фортепиано не знало себе равных: пройдет время, и оно с легкостью освоит джазовые гармонии, изломанные ритмические рисунки композиторов-модернистов, знойные пассажи этнической музыки и энергетику рок-н-ролла.

Впрочем, в конце XVIII века успех фортепиано объяснялся не только этой его особенностью. Как минимум наполовину он был связан со стремительно меняющимся социальным и политическим климатом: повсюду происходили мощные социальные потрясения (а в Америке и Франции вообще самые настоящие революции), из горнила которых постепенно выкристаллизовывался средний класс. Другими словами, беспрецедентное доселе количество мужчин и женщин отныне желали пользоваться благами состоятельной, красивой жизни. О появлении этого нового слоя общества свидетельствовал, в частности, бешено растущий спрос на фортепиано.

Разумеется, все произошло не в одну секунду. В Лондоне фортепиано впервые появилось на сцене в 1767 году в ковент­гарденовской постановке "Оперы нищих", а на следующий год Иоганн Христиан Бах впервые дал на нем сольный концерт. После этого несколько мастеров поставили конструирование фортепиано на поток, производя тем не менее лишь по 30-50 инструментов в год. Однако к 1798 году справляться с потребностями культурной лондонской публики стало значительно сложнее.

"Господи, почему мы не можем печь их, как булочки?!" — риторически вопрошал конструктор фортепиано Джеймс Шуди Бродвуд в письме к хозяину лавки инструментов. Полвека спустя Англия превратилась в самый настоящий центр фортепианного мира — здесь действовало примерно две сотни производителей. К 1871 году общее количество инструментов на островах достигло 400 тысяч. Фортепианная лихорадка приняла масштабы эпидемии.

Почему же именно фортепиано? Во-первых, клавишные инструменты всегда считались символом процветания. В XVI-XVII веках клавесины, снабженные каким-нибудь красивым изображением — например, Орфея, очаровывающего своей игрой диких животных, или батальной сцены с конницей, — были непременным атрибутом любого зажиточного дома. Как правило, на них размещался емкий афоризм или девиз. "Хочешь жить в мире — слушай, смотри, но сам рот не разевай" — гласило мудрое предписание на инструменте, сконструированном для женщин. Обучение аристократических дочек игре на клавишных стало для многих профессиональных музыкантов основным источником дохода, и не только его: регулярные частные уроки зажиточным прелестницам сулили перспективы и иного рода, особенно если родители ученицы попадались не самые бдительные. В 1754 году журнал Connoisseur, реагируя на всеобщую обеспокоенность по этому поводу, в шуточной заметке провозгласил изобретение специального "женского термометра": с помощью прибора, придуманного неким мистером Эйскафом из Лудгейт-Хилла и состоящего из стеклянной трубки, которая заполнена выжимкой антуриума, гравилата и "воска пчел-девственниц", предлагалось измерять уровень девичьей страстности от "неприкосновенной скромности" до "безудержного распутства". Особенно впечатляющие результаты, продолжал автор заметки, прибор показывает в театре или опере.

Но, несмотря на пресловутую обеспокоенность, все сходились на том, что юным девушкам просто необходимо музыкальное образование. Умение играть на инструменте в "Энциклопедии" Дидро провозглашалось "важнейшим элементом женского воспитания". Как утверждалось в анонимной статье, написанной в районе 1778 года, только так девушка сможет "развлекать свою семью и творить тот самый домашний уют, в создании которого и заключается, в сущности, ее божественное предназначение".

Для самих девушек успехи в чтении, верховой езде и в особенности музицировании означали легкий способ выйти замуж: по крайней мере так твердили влиятельные периодические издания тех времен, например, Godey’s Lady’s Book ("Женский журнал Годи"). Критик Анри Бланшар рапортовал в 1847 году: "Для гармонии в обществе фортепиано необходимо так же, как картошка необходима для утоления голода… Фортепиано способствует гостеприимству, добросердечию, дружелюбию, помогает людям встречаться и создавать союзы, дружеские, а порой и брачные… И даже когда наши циничные юноши рассказывают друзьям, что женились на двенадцати или пятнадцати тысячах франков, с некоторых пор они по крайней мере взяли за правило прибавлять: "Кроме того, моя жена играет на фортепиано как ангел!"

Когда дело доходит до музыкального образования, фортепиано — наилучший вариант. В своем руководстве под названием "Поведение юных девушек: правила обучения в нескольких разделах, форма одежды до и после свадьбы, а также советы молодым женам" (1722) Джон Эссекс отмечал, что не все инструменты в равной степени "подходят прекрасному полу: гобой слишком мужествен и будет смотреться недостойно в девичьих устах, тогда как флейта, несомненно, отнимает у девушки слишком много соков, которые нужны ей для того, чтобы возбуждать, а затем и утолять аппетит". Женские "соки" вообще изрядно волновали авторов подобного склада: Эдвард Кларк, бостонский врач викторианских времен, предостерегал современниц от чрезмерной мыслительной активности, которая, по его мнению, отнимает у женщины энергию, "необходимую для поддержания присущего ей от природы ежемесячного приливно-отливного цикла".

Все достоинства, которые современники находили в клавесине, распространялись и на фортепиано. В самом деле, на протяжении некоторого времени два инструмента зачастую располагались в одной комнате, бок о бок друг с другом — как свидетельствуют описи конфискованного имущества, так дело обстояло, в частности, у доброй половины французских аристократов, убитых или изгнанных во время революции. Но исторический сдвиг от клавесина к фортепиано был заметен и тут: почти все конфискованные клавесины были созданы до 1780 года, подавляющее большинство фортепиано — после.

В викторианских домах для фортепиано отводилось специальное пространство — своего рода зона развлечений, в которой обитатели дома и их гости демонстрировали друг другу, по выражению автора выдержавшего одиннадцать переизданий труда "От кухни до мансарды" миссис Джейн Эллен Пэнтон, "что с ними стоит поддерживать хорошие отношения, из которых наверняка произрастет истинная дружба". В гостиных по обыкновению размещались диваны, стулья, станок для вышивания (хотя, как с иронией написал в 1859 году журнал Punch, "нет лучшей швейной машинки, чем законная жена"), круглый стол по центру помещения и — непременно на видном месте — фортепиано. По мнению миссис Пэнтон, инструмент был совершенно необходим. Ей вторил и преподобный Х. Р. Хоуэс, утверждавший, что фортепиано, во-первых, "заставляет девушку сидеть прямо и не упускать из вида детали", а во-вторых, хорошо справляется со свойственными юным леди перепадами настроения: "Сеанс игры на фортепиано теперь нередко заменяет сеанс рыданий в подушку".

Впрочем, сам инструмент, оговаривалась миссис Пэнтон, выглядел не очень-то привлекательно. Требовалось срочно принять меры, и вскоре фортепиано стали покрывать саржей, войлоком или дамастовой тканью "с подобающей бахромой по краям… в итоге оно становилось, ко всему прочему, весьма удобной полкой для фарфоровых безделушек или цветочных ваз". Если семья могла позволить себе рояль, то считалось хорошим тоном установить в месте изгиба корпуса дерево в медном горшке — "это придает инструменту законченный вид". Обычное же фортепиано приходилось разворачивать так, чтобы пианистка оказывалась лицом к слушателям, — его унылую заднюю часть облагораживали занавеской, к которой сверху прикреплялись фрагменты японской вышивки, фотографическая рамка или кружева.

С присущей Викторианской эпохе стыдливостью ножки инструмента тоже порой задергивали тканью, особенно в процветающих домах. Некоторые производители фортепиано создавали эксклюзивные варианты инструментов для конкретных заказчиков. Уильям Стоддард в 1795 году запатентовал "пианино в форме книжного шкафа" (по рассказам очевидцев, Гайдн посетил лавку Стоддарда и одобрил новинку). В начале XIX века также появилось круглое фортепиано в форме стола для вышивания. Декорировались инструменты по-разному: гигантскими лирами, арабесками, желобками-каннелюрами, сохранился даже экземпляр с профилем Бетховена в медальоне. Придать "зоне развлечений" несколько экзотический флер могло, например, необычное "жирафье" фортепиано — струны в нем натянуты прямо на отвесный вертикальный корпус, загнутая верхушка которого напоминает жирафа, склоняющегося к воде. В 1866 году американец Чарльз Хесс попробовал запатентовать многофункциональное фортепиано для спальни с раскладными матрасами и выдвижными ящиками. А для тех, кто жил в стесненных условиях, Джон Айзек Хокинс, британский инженер, живший в Филадельфии, придумал портативный рояль высотой всего 54 дюйма. Один такой в 1800 году за 264 доллара приобрел себе Томас Джефферсон, но вскоре вернул на склад, пожаловавшись, что рояль и часа не держит строй.