Как большевики пытались изменить русские бани. Фрагмент книги "Когда б не баня, все бы мы пропали"

После революции большевики стремились порвать почти со всеми традициями, но отказаться от русских бань они не могли и попытались хотя бы переделать их на социалистический лад. О том, как это было, читайте во фрагменте книги Итана Поллока "Когда б не баня, все бы мы пропали. История старинной русской традиции", которая выходит в издательстве Corpus.

"У Маркса о бане ничего нет", — сокрушался философ Василий Розанов, наблюдая в 1917 году за тем, как в Петрограде разворачивается русская революция. Это была не просто шутка на фоне волнений неслыханных масштабов. Участь бани в революционную пору, по мысли Розанова, могла бы прояснить: чего же добиваются русские марксисты? Истребит ли революция всякие следы русской традиции и истории? Останется ли в революционной культуре место для привычных повседневных дел — вроде походов в баню? Розанов с готовностью сознавался, что ничего не смыслит в марксистском учении и в экономических вопросах, которым русские марксисты отводили главное место в своей картине мира. По его мнению, они недооценивали могучее влияние русской старины на народ, во имя которого, по идее, и совершалась революция. Если возникнет какая-то особая марксистская культура, то какой она будет? В глазах Розанова вопрос о том, как люди проводят досуг и на что тратят деньги, значил ничуть не меньше, чем вопросы экономической эксплуатации или политического угнетения. "Какое же это „развитие“, если тут не будет ни бани, ни молитвы, ни праздника!" — восклицал он. Какую роль будут играть специфические русские традиции в жизни пролетариата будущих времен?

Большевики — политическая фракция русских марксистов, в итоге пришедшая к власти, — соглашались с Розановым в большей степени, чем он предполагал: революция, по их представлениям, должна была затронуть все области человеческого быта. Только, в отличие от Розанова, советские марксисты свысока смотрели на давние русские традиции. Баню они собирались сохранить — но лишь потому, что видели в ней важнейшее средство, которое поможет рабочему классу заботиться о здоровье и гигиене. При капитализме, по мысли большевиков, рабочие прозябали в грязи и убожестве. Их жалкое жилье окружали отбросы и мусор, всю жизнь их преследовали заразные болезни. Социалистическая революция должна была в корне перестроить быт трудящихся, а социалистической культуре предстояло затмить буржуазную, изменить прежние учреждения и традиции — разумеется, во благо пролетариата. Сразу же после революции, естественно, людям будет обеспечен более широкий доступ к гигиеническим удобствам. Бани встанут на стражу общественного здоровья. Социализм станет синонимом чистоты. Рабочие будут сами править страной — и тогда они смогут мыться, когда только пожелают.

После октября 1917 года у большевиков в России появилась возможность воплотить в жизнь свою программу и создать новый тип бани. Собственно, парилка и раздевалка должны были остаться прежними — во всяком случае, пока люди будут пользоваться старыми банями имперской эпохи. Большевиков скорее интересовала деятельность, происходившая в банях: старым порядкам не было места в новой жизни. Бани прекратят быть прибежищами упадка, насилия и разврата, какими они были при царском режиме. Предстояло изгнать оттуда и "отсталые" крестьянские обычаи. Долой темные и тесные избы, где с одинаковым успехом можно и вымыться, и подцепить заразу! Не место там и сермяжной русской старине, столь милой сердцу Розанова. Социалистическая баня должна стать доступным для всех и свободным от эксплуатации местом, где рабочий человек сможет вымыться дочиста. Банная общность должна иметь классовую, а не национальную основу. Теоретически все это должно было осуществиться, как только бани перейдут из рук жадных хозяев-частников в руки государства, которое начнет управлять банями в интересах трудящихся. Придя к власти, большевики сразу же заговорили о профилактическом и медицинском значении бани, подхватив эту тему у врачей позднеимперского периода и развив ее несколько дальше. На баню предлагалось смотреть как на инструмент предотвращения эпидемий и содействия общественному здоровью. На смену эксплуататорским и плохо управлявшимся баням капиталистического, империалистического прошлого должны были явиться бани, переданные в управление городских органов власти, — современные и эффективные заведения. Личная гигиена ставилась так высоко, что делалась предметом государственной заботы и государственного контроля. Банной культуре предстояло приспособиться под служение важнейшим задачам, поставленным большевиками.

Здесь, как и во множестве других областей, революции не вполне удалось достичь желаемых результатов. Для советского государства оказалось очень трудным — почти невозможным — создать именно такие учреждения, каких требовала новая идеология. Григорий Зиновьев, один из большевистских вождей, писал в газете "Правда", что "судьбы революции" будут решать "бескровные", "тихие" бои, которые "гнездятся в порах повседневной экономики и быта". Одной из этих тихих битв можно назвать попытку обеспечить массам доступ к баням — и с этой задачей молодое государство в 1920-е годы не справилось. Бани так и не стали целиком большевистскими заведениями. Условия в них не улучшились, и на все население купален все равно не хватало. Сохранялась прежняя культура общественной гигиены, основанная на погоне за прибылью и нездоровых привычках. И все же отчасти бани стали большевистскими: к 1920-м годам все советские вожди и граждане соглашались с тем, что обеспечить народу доступ к благоустроенным баням — прямая обязанность нового государства.

Разумеется, находящиеся под государственным управлением бани нельзя назвать ни новшеством, ни монополией большевиков. Гигиенические идеалы, к которым стремились архитекторы нового режима, восходили к принципам современной медицины и к идее ответственности государства за народное здоровье в широком смысле. В тот же период переживали расцвет муниципальные бани в разных странах Европы и в США. Несоциалистические страны тоже относили к первоочередным задачам создание передовых бань и бассейнов, которыми мог бы пользоваться рабочий класс. Однако для большевиков удовлетворение потребностей пролетариата являлось еще и политической целью. Сама легитимность режима зависела от его способности обеспечить рабочим благоустроенные и доступные бани. Если эта культурная надстройка не появилась бы, это бы плохо сказалось на социалистическом экономическом базисе. Ставки повышала и развернутая пропаганда: большевики уже вовсю заговорили о том, как важно посещать баню. Конечно, трудно судить о том, стали ли русские действительно чистоплотнее после революции, чем были до нее, зато точно известно, что при большевиках они надеялись на более чистую жизнь. Однако новой власти так и не удалось достаточно быстро построить новые бани и оснастить их всем необходимым, чтобы и достичь собственных целей, и удовлетворить потребности рабочих и крестьян, живших в Советском Союзе.

Не удалось им и полностью изменить банную культуру. Секс, общение и преступления, издавна ассоциировавшиеся с баней, так никуда и не делись, несмотря на все старания советского государства. Другие русские традиции, не исчезнувшие сразу после революции и осуждавшиеся или как отсталые, или как буржуазные (или то и другое сразу), пожалуй, начали отмирать. Но к походам в баню это точно не относилось. Бани были необходимы молодому государству, и пропаганда побуждала людей пользоваться ими. Бане предстояло не исчезнуть, а переродиться. Советское государство стремилось сохранить гигиеническую функцию бани и искоренить те ее черты, которые были признаны сомнительными с точки зрения новой культуры. Баня, как выяснилось, сопротивлялась этим попыткам отделить ее официально одобренное предназначение от тех факторов, которые привлекали в нее посетителей. После 1917 года народ продолжал ходить в общественные купальни по тем же причинам, что и до 1917-го: в основном туда ходили, чтобы мыться, но также посещали и просто по привычке или в поисках общения. Были и другие — кто замышлял там преступления, воровал, нанимал проституток или сам оказывал сексуальные услуги. Революционное государство — по крайней мере, в первое десятилетие своего существования — оказалось неспособно изменить банные обычаи. Между тем в стране свирепствовали голод и болезни, рабочие требовали обеспечить их банями, и потому новое правительство не могло вовсе махнуть рукой на банный вопрос. Советское государство, убежденное в том, что баня занимает важнейшее место в его задачах, и верившее в способность экономики преображать культуру, невольно поддерживало те самые традиции, которые надеялось искоренить.

Розанов напрасно опасался, что его любимая баня, этот символ старой России, исчезнет. Она прочно удерживала позиции. И даже больше — стала олицетворять неоднозначность влияния советской власти на повседневную жизнь. Советский эксперимент заключался в том, что поверх живучего русского прошлого накладывались — порой неуклюже, порой незаметно — марксистские дерзания. На фоне масштабных культурных, экономических, общественных и политических перемен, начавшихся с прихода большевиков к власти, баня стояла там же, где и раньше, сохраняя огромную популярность. Старые смыслы никуда не девались, даже когда поверх них пытались размашисто написать новые. В результате бане удалось внешне сделаться безукоризненно советской, а в сердцевине своей остаться исконно и неизменно русской.

***

До революции большевики видели в бане один из символов экономической эксплуатации. Имперское государство мало что делало для улучшения ситуации с банями. Их работу регулировали городские власти, а для системы налогообложения они были одной из прибыльных отраслей, но бани не являлись государственными учреждениями, и надзор за их состоянием не входил в число первостепенных задач правительства. Когда условия в банях совсем ухудшались или туда становилось трудно попасть, рабочие выплескивали свое недовольство на начальство — владельцев фабричных бань. Неудивительно, что промышленники имперской эпохи не видели особой нужды содержать бани в порядке и просто продолжали набивать карманы, втридорога деря с рабочих за право пользования банными удобствами. Одни хозяева автоматически сокращали заработную плату рабочим, якобы удерживая из нее сумму, необходимую для содержания фабричной бани. В других случаях рабочие получали от своего начальства пособие на посещение городской бани, но обычно этих денег не хватало даже на покупку входных билетов. В силу разных причин торговые бани часто оставались недоступными для рабочих: или они были слишком дорогими, или находились слишком далеко от рабочих кварталов, или были закрыты в те часы, когда у рабочих появлялась возможность туда выбраться. Те рабочие, которым все-таки удавалось попасть в баню (а длинные очереди ясно говорили о том, что миллионам людей это было необходимо), часто жаловались на плохие условия. Многие бани (если не большинство) были слишком тесными и не вмещали всех желающих. Хуже того, там часто не хватало мыла, шаек, дров и чистой воды.

Газета "Правда", официальный печатный орган большевиков, провозгласила, что рабочие требуют доступных, чистых, хорошо управляемых и недорогих бань. Причиной забастовочного движения, охватившего заводы и фабрики по всей империи в начале 1910-х годов, отчасти было и недовольство бытом. В 1912 году некоторые рабочие бастовали, требуя, чтобы им повысили заработную плату, потому что ее не хватает на посещение общественной бани. В 1914 году рабочие-экипажники возмущались тем, что могут ходить в баню всего раз в месяц. Другие рабочие мылись и того реже — например, строители жаловались, что живут без бани месяцами. Во многих городах империи общественных недорогих бань насчитывалось всего по одной или по две, они были тесными и запущенными. Бывало, что после посещения публичной бани люди заболевали. Большевики явно считали, что рабочие требуют более широкого доступа к качественным банным удобствам. Предполагалось, что социалистическая революция обеспечит их такими заведениями.