Какой он — неаполитанский квартал из романов Элены Ферранте
Оказавшись в Неаполе, писатель Сергей Кумыш попробовал попасть внутрь "Неаполитанского квартета" Элены Ферранте и теперь рассказывает, как это — искать тот самый двор из романов загадочной писательницы, пока вокруг гудит будничная жизнь.
Все началось с крестин и закончилось похоронами. После воскресной мессы к церкви Святого Семейства, стоящей в центре квартала Рионе Луцатти, куда Элена Ферранте вписала основное действие "Неаполитанского квартета", принесли младенца в крестильной рубашке. Молодые родители, крестные мать и отец, кучка родственников и друзей. Потолкались у крыльца, поднялись по ступенькам. Внутри прохладно, сумрачно и спокойно. "Дорогие родители, какое имя вы дали вашему ребенку?"
"Неаполитанский квартет" — условное название четырех издававшихся по отдельности частей романа "Гениальная подруга", принесшего известной итальянской писательнице или писателю, или группе людей, стоящих за псевдонимом Элена Ферранте, мировую славу. Первый том вышел в 2011 году, четвертый — в 2014-м. Под одной обложкой роман был опубликован в Италии только в 2017-м. Для того чтобы выпустить книгу в том виде, в каком она изначально задумывалась и писалась, понадобилось шесть лет. Какое имя вы дали вашему ребенку? При крещении — "Гениальная подруга". В миру — "Неаполитанский квартет".
Растянувшаяся на десятилетия история дружбы Лену и Лилы — девочек, с течением времени созревающих в женщин, высыхающих в старух. Охватывающая весь послевоенный ХХ век история Неаполя, который рождает и воспитывает таких вот девочек; портрет родителя, от которого не дождешься особой нежности — не потому, что он неласков, а потому, что у него слишком много детей.
Рассказ о тирании родины, о насилии, которое она учиняет над своими детьми, не выпуская из цепких любящих лап. Каждый, кто однажды почувствовал связь с материнским Неаполем, не утратит ее никогда. А мамаша сама решит, за кого тебе замуж и когда ты можешь попробовать пожить отдельно. Она-то знает: рано или поздно ты все равно вернешься домой.
Понаблюдав за крестинами, мы с женой выходим из церкви. Справа — школа, та самая, где учились главные героини. Основная жизнь квартала сосредоточена в семи липнущих друг к другу прямоугольных дворах. Один из них буквально засасывает внутрь: в него хочется зайти и на какое-то время остаться. Трудно сказать почему. В целом он примерно такой же, как остальные. Немолодые дома, старые "фиаты", праздные, воскресные жители, кошки, голуби, собаки.
Нам сразу становится ясно, что это не тот-самый-двор, который мы вроде как планировали найти. Но это неважно. Мы сидим в центре квартала, о котором написано больше тысячи страниц, наверное, самой известной книги первых двух десятилетий XXI века. Лену и Лила жили где-то поблизости, этого вполне достаточно. Немые бумажные голоса набирают силу, обрастают кожей, отбрасывают тени. Перепалки домочадцев из открытых окон ("Паскуале, mammamà, ну что ты несешь, ну сам себя-то послушай, testa di cazzo!") и воробьиные вопли над крышами.
С собой у нас по томику "Квартета". Когда читаешь книгу, в каком-то смысле сидя внутри нее, это уже не совсем чтение. Все, что раньше раздражало, казалось избыточным, надуманным, недожеванным, пресным, высокопарным, вроде бы никуда не деваясь, перестает быть таковым. "Сам ты недожеванный и высокопарный", — говорит тебе стена соседнего дома, а ты в ответ пробегаешь глазами еще с десяток строк.
Около шестидесяти лет назад сюда часто приезжал подросток с блокнотом. Домашние называли его Нино. Он расспрашивал местных о своих родственниках, живших здесь, интересовался историями соседей, все время что-то записывал и зарисовывал. По словам его двоюродной сестры Нунции, уже тогда, в детстве, было понятно, что Нино станет писателем. Он и стал популярным и плодовитым. После выхода "Гениальной подруги" Элены Ферранте многие заметили, что имена значительной части персонажей так или иначе совпадают с именами дальних (и не очень) родственников Нино. Уж не он ли скрывается за псевдонимом? Однако Нино, и без того не обделенный вниманием автор, любимый как читателями, так и критиками, все отрицал, в ответ на бесконечные вопросы повторяя одну и ту же фразу: "Я не Элена Ферранте". И это была правда, а совпадения лишь запутывали следы. История Нино — одна из многих тропинок, вроде бы ведущих к разгадке истории нового имени, однако рано или поздно все эти следы теряются, тропинка кончается и никуда не приводит. Элена Ферранте — сама по себе персонаж с вымышленной судьбой, придуманным стилем; фантом, мираж; писательница, которой как бы нет; автор книги, которая есть. Слишком много неодинаковых разгадок одной и той же загадки.
Один из самых известных романов Нино написан от лица сына некоего художника-железнодорожника; одного из ключевых персонажей "Неаполитанского квартета" зовут Нино, и он сын поэта-железнодорожника. Однако достаточно беглого взгляда на тексты настоящего Нино и созданной кем-то Ферранте, чтобы стало очевидно: общего у двух этих авторов гораздо меньше, чем может показаться.
Нино, безусловно, внес свой вклад в создание фактуры и, я почти в этом уверен, написал некоторые куски (полстраницы ближе к концу четвертой части, на мой взгляд, выдают, что, как минимум, эти несколько предложений, неважных для сюжета, но почему-то важных Ферранте для проговаривания, писал мужчина). Возможно, Ферранте и Нино дружат. Возможно, как это было чуть ли не доказано (впрочем, фактически так и не подтверждено), они — муж и жена. В его романе про сына железнодорожника и в ее романе про гениальных подруг жену торговца фруктами зовут Ассунта. Нино точно имеет отношение к "Неаполитанскому квартету", но не он — автор романа. И даже не соавтор. Вообще говоря, любое соавторство — ложь. Неважно, сколько человек писали книгу — один, двое, десять. Автор всегда один, и он всегда главный. Точно так же невозможна равная любовь: всегда есть тот, кто любит сильнее, кто творит отношения. И Нино, выполнив свою роль, уходит из этой истории (чтобы, возможно, когда-нибудь снова в ней промелькнуть).
Мы находим библиотеку, стоящую в конце одной из двух торговых улиц. Фасад украшен вырезанными из какого-то прочного материала двухмерными фигурами учительницы Оливьеро и библиотекаря Ферраро — персонажей романа и одноименного телесериала, снятого по "Гениальной подруге". Это не подмигивание туристам, а домашние радости исключительно для самих себя: туристов здесь практически не бывает. На соседней улице из одного окна выглядывает бумажная фигура Лилы, сразу за углом, обращенный к спортплощадке, к оконному стеклу на первом этаже приклеен силуэт Лену. Что сразу выдает фальсификацию.
Семья Лену жила не на первом этаже. Ферранте вплела сюда жизни вымышленных героев, наделив их именами реальных людей, чтобы еще сильнее запутать следы. Герои романа жили здесь. И это единственная правда, на которую можно и стоит рассчитывать.
И вот это, пожалуй, ключевой момент. В "Гениальной подруге" "где" всегда не менее важно, чем "кто".
Так где же здесь автор? Ответ, к которому вроде бы смутно подбираешься то с одной, то с другой стороны, приходит в четвертом томе.
Элена Ферранте (кто бы за этим именем ни стоял) пишет об одном человеке. О себе. Лену и Лила — не просто две грани единого характера, не просто два персонажа, в каждой из которых по своему отражается автор; это один человек; одна неделимая элементарная частица, как известно, вопреки всем существующим законам и образуя свой собственный закон, способная, оставаясь неделимой, идти одновременно двумя путями. В книге Лену и Лила — два персонажа. В жизни это один человек. Тот или та, кто поставил последнюю точку. Тот или та, кто стоит за обоими именами. Тот или та, кто пережил всю описанную в книге боль. Боль и выдает. Становится очевидно, да просто видно, что это боль одного человека. У этой боли два разнонаправленных внутренних источника. И если с первым можно как-то уживаться и время от времени договариваться, второй приходится намеренно глушить. Потому что, помимо ковыряющей, режущей, отравляющей боли, он скрывает ту самую правду о тебе, которую, с одной стороны, невозможно не знать, а с другой, лучше об этом не думать, не пытаться обнаружить источник. Все, что нас не убивает, делает сильнее, но ровно до тех пор, пока не доканывает окончательно.
И будто бы спохватившись сама, чтобы окончательно запутать читателя, Ферранте в самом конце от него ускользает — те самые "мужские" полстраницы, одно вроде как не до конца обдуманное или же не до конца отточенное замечание (якобы демонстрирующее нам нитки, которыми все сшито, якобы подводящее к мысли, что вымысла здесь гораздо больше, чем нам казалось, чем мы себе нафантазировали) и прикидывающийся беллетристическим финал.
Мы так и не нашли нужный двор. (Зато на отшибе наткнулись на граффити с портретами гениальных подруг во всю стену; в районе Форчелла, для сравнения, одну из стен украшает портрет Сан-Дженнаро, святого покровителя Неаполя.)
— Давай подумаем, — говорю. — Лену упоминала, что до церкви и школы пешком пара минут; подглядывавший за ней Донато Сарраторе потом ныкался в туннеле. Пойдем от церкви к туннелю. Ничего не попадется — значит, не судьба.
Конечно же, он нам попался. Широкий, чистенький, почти безликий. В нем нет пульсирующего магнетизма, исходящего от соседних улиц. Такой двор есть в любом городе. Стал тесен мне дворик арбатский, и я ухожу-ухожу. Постоять, помолчать, удалиться. Забавно: труднее всего представить себе Лену и Лилу именно здесь. Это не ядро романа (хотя с ним так или иначе связаны все главные события), а так, скорлупа. Все ровно наоборот. Роман — ядро двора. Слева за воротами виднеется туннель, чуть наискосок справа заправка, где работала Кармен Пелузо.
Обойдя квартал целиком, мы снова вышли на улицу, ведущую к церкви Святого Семейства, и увидели похоронную процессию. Джильолы и Ады, Марии и Нунции, Рино, Стефано и Марчелло шли за катафалком, еле ползущим к распахнутым воротам.