"Здесь". Вселенная в спичечном коробке
"В какой-то момент мы все были в одной комнате. Но совсем недолго. Думаю, никто не заметил". Этой фразой, случайно выхваченной на вечеринке, можно описать всю книгу Ричарда Макгуайра "Здесь". Сразу стоит отметить продуманность авторской задумки до мелочей — переплёт книги с изображением кирпичной стены и открытого окна оказывается внешним углом дома, того самого, куда приглашается читатель. Надпись "Здесь", высвеченная на фоне чёрного квадрата открытой створки окна, указывает на место, которое станет точкой обзора всего повествования. Отсюда, как зритель из ложи в театре, читатель будет наблюдать за всем, что когда-либо происходило в описываемом Макгуайром месте.
С первого разворота читатель оказывается посреди комнаты в доме в исторической части графства Перт Эмбой штата Нью-Джерси. Перелистывая страницу за страницей, ему предстоит играть роль гения этого места. Макгуайр подошел к вопросу эпически: описания определённого клочка земли с момента его возникновения до конца его истории.
Мы сами создаём контекст, который в дальнейшем определяет описание исторического процесса. Если мы говорим о своём доме, для нас важно то, что мы сами привносим в жизнь этого места. Допустим, когда речь идёт о старой квартире, нас вряд ли заинтересует, какие обои клеил её позапрошлый жилец. То же касается и географии — пушкинские или булгаковские места ценны Пушкиным и Булгаковым, а не кем-либо другим.
Макгуайр вступает в спор с подобным антропоцентристским подходом и настаивает на том, что само место создаёт контекст повествования. Читателю, genius loci описываемого места предстоит выбрать, что имеет больший вес в канве повествования — старик, нарядившийся на Хэллоуин в костюм Бенджамина Франклина, или сам Франклин, приезжавший в этот край к своему сыну, Вильяму, и их ночные споры о верности английской короне и революции? Пожилая дама, рассказывающая представителям Археологического общества о том, что одной из причин покупки дома был прекрасный вид на особняк в колониальном стиле, или молодая особа, пытающаяся вспомнить, что пришла в комнату в поисках жёлтой книги? А может, вся современная история меркнет в сравнении со сценой молодой пары индейцев-ирокезов, случайно потревоженных в интимный момент?
Размышление о взаимосвязи собаки и почтальона, относящееся к 1954, оказывается актуальным для всех собак, которые когда-то здесь обитали. А развитие этой мысли, превращающее утренний лай в ритуал, может заиграть новыми смыслами в контексте обычного вопроса жены: "Ключи не забыл? А кошелёк и часы?". Смена поколений и жильцов соотносится со сменой репродукций Вермеера на стенах, словно переход из одного зала галереи в другой.
Ричард Макгуайр ювелирно управляет многоголосием эпох и персонажей. Сюжетные линии разных времён, пересекаясь на страницах книги, оказываются словно зеркальными копиями друг друга. Приём превращается в саморефлексию в сценке из 1935 года. В комнате на переднем плане изображён детский домик, в котором мы видим привычный угол комнаты и камин. Даже на стене висит миниатюрная картина, возможно, с репродукцией Вермеера. Есть маленький телевизор, перед ним в кресле сидит кукла-папа; кукольная мама направляется к дочери, у которой есть свои игрушки, и среди прочего — кукольный домик. Сцена обретает фрактальные очертания.
Таким образом, Макгуайр превращает обычную историю места в интертекст, где времена начинают вести между собой диалог. Каждое происшествие становится ярлыком, связанным с другими событиями в единую цепь — потеря серёжки, потеря зонтика, потеря рассудка, потеря человека... Соседство ребенка, заснувшего в кресле во время переезда в тридцатые годы, и девушки, более полувека спустя устроившейся на дневной сон, и случайное замечание: "У меня сейчас дежавю было", произнесённое спустя несколько десятилетий, сплетаются в единый нарратив, создающий контекст, который не завязан на определённом элементе, но выражает тот самый дух места. Здесь само время начинает говорить с тобой.