Ханну Кралль так и тянет поставить в один ряд с Труменом Капоте: как и для него, в основе ее литературы чужие голоса, чужой опыт и их связь с общей, ставшей и твоей, историей. Она родилась в Варшаве, в 1935-м, провела войну в подполье, потеряла всех родственников, воспитывалась в детском доме, стала журналисткой, в 60-х была корреспондентом в СССР, а в 70-х переключилась на книги. Одна из первых, и главных ее книг, — "Опередить Господа Бога", основанная на интервью с Мареком Эйдельманом, единственным выжившим после разгрома восстания в Варшавском гетто. В 2011-м "Опередить Господа Бога" вышла в русском переводе, почти одновременно с романом Кралль "Королю червонному — дорога дальняя" о варшавской еврейке, которая идет по следам мужа по полям Второй мировой войны. Между прозой и документалистикой у Кралль зазор минимальный — и новый перевод ее рассказов как раз тот случай, когда не так уж важно, фикшн перед нами или нон.
Каждая история здесь как будто складывается из сотен голосов. Иногда эти голоса заедают и начинают повторять одно и то же снова и снова. Так, мать-немка, бросившая своего ребенка, убегая из Польши в конце войны, тридцать лет спустя впервые встретившись со своей дочерью, повторяет только "Krieg ist schrecklich" — война ужасна. Другая мать брошенной дочери, еврейка, прожившая войну в шкафу, точно так же твердит только "я была вынуждена, я хотела жить". Иногда голоса сбиваются с искреннего тона и принимаются говорить новоязом: "Гордость за то, что мы выстояли, сохранится в веках", — повторяет герой, последний из долгого ряда погибших и уехавших, стоя в очереди за кухонным гарнитуром "Талия". А иногда повторение становится признаком стабильности ушедшего мира — так немец, вернувшись после объединения Германии в замок своего детства, вспоминает, как на протяжении всех детских лет каждое утро здоровался с гувернанткой старый лакей: "Фройляйн Кунце. Вы мне сказали „доброе утро” или только подумали, что следовало бы сказать?".
Один из главных рассказов здесь — "Дибук", про родившегося уже после войны Адама, к нему приходит дух его младшего брата, которого он никогда не видел, и плачет, как плакал шестилетним в убежище в гетто — его выкинули на улицу и потеряли. Другой герой здесь заново переживает свой побег из Собибора, консультируя на съемках американского фильма. "Когда актер побежал по полю, Блатт последовал за ним. Эпизод давно сняли, а Блатт все бежал. Его — исцарапанного, в разбитых очках — нашли спустя несколько часов спрятавшимся в лесу".
Повторение, или скорее проговаривание — основа прозы Кралль. Ее стиль утешительно краток и точен, потому что любая авторская эмоция тут все разрушила бы. Ее задача вполне репортерская — выудить из исторической памяти все события, все детали и, насколько это возможно, назвать всех по именам, будь это несколько десятков евреев из Дубно или двести пятьдесят тысяч погибших в Собиборе. Но у кратких фраз и выдержанной интонации есть еще одна, самая главная цель — это книга о победителях. Будь героем ее рассказа советский лагерник, немецкий офицер или бежавший из Собибора портной — это те, которые выжили, "хотя так говорят только в современных американских романах". Их надо восхвалять, а не рыдать над ними, надо говорить об их мужестве, а не унижениях и страхе, и Кралль раз за разом выискивает героев, живущих сегодня во всех уголках мира, от Рио до Санкт-Петербурга, чтобы ими восхититься.
Ну и еще, конечно, это книга о земле. Тут есть эпизод со старушкой, которая уехала к своему старенькому мужу в Германию, взяв с собой чемодан с землей. Выполола все розы в немецком садике, высыпала свою землю, посадила в нее картошку и вздохнула: "Наконец-то, бедненький, поешь нормального овощного супу…" Другая пара старичков сидит в Рио-де-Жанейро, под раскрывшей свои объятия статуей Христа Искупителя, а на стенах — пейзажи польских городов, польских зим и польских золотых осеней. Время и место здесь можно вполне наглядно положить в чемодан — и увести с собой, и передать другому.