Из жизни отдыхающих: "Молодость" Соррентино в формате книги
В преддверии российской премьеры фильма "Молодость" Паоло Соррентино издательство Corpus выпускает литературный первоисточник – или, вернее будет сказать, подстрочник – нового фильма, возможно, самого известного на сегодняшний день итальянского кинорежиссера.
Поначалу это похоже на советскую киноповесть. Помните альманахи в невзрачных, неряшливо состарившихся обложках? Странные тексты, в конечном счете не имеющие отношения ни к кино, ни к литературе. Для кино – не достаточно конкретно, для прозы – не достаточно образно. Будто бы каждый автор сценария хотел доказать всем, что он еще и писатель, но в итоге сам путался, кто же он на самом деле. Читать эти тексты было трудно – взгляд соскальзывал с абзаца на абзац, ища и не находя точку опоры, – да никто, в общем-то, и не читал. Стояли затертые книжки на полках, собирали пыль, а потом просто исчезали тем же неведомым образом, каким появились в домашней библиотеке – будто бы случайно, будто бы сами собой.
На первых порах текст "Молодости" Паоло Соррентино вызывает два основных чувства – настороженность и недоверие. "Мужчина сидит нога на ногу в прелестном парке отеля. За его спиной, чуть поодаль, двое помощников помоложе. Еще дальше — красивый̆ бассейн". Сразу же, в самом начале читатель натыкается на два определения, которые ни о чем ему не говорят – и не скажут. "Прелестный парк" и "красивый бассейн" – что, собственно, имеется в виду? Слова лежат на бумаге, вялые и обтекаемые, как черные тюлени на белой льдине. Неприятное, покалывающее дежавю: картинка на лицевой стороне книги яркая, а внутри, похоже, ничего не изменилось, очередная киноповесть, гипсовая маска, топорно повторяющая очертания чужого лица. Но это ощущение обманчиво.
Соррентино предлагает чтение, требующее совершенно особого внутреннего настроя и повышенного уровня читательского доверия. Схваченное крупными, поспешными штрихами сновидение о будущем фильме, обещание красоты, которая однажды лично тебя неожиданно настигнет – красота всегда застает врасплох. В какой момент происходит переключение, когда перестаешь цепляться к ничего не значащим, по сути, словам и видеть то, что скрывается за ними, – определить, пожалуй, невозможно. Это и есть отличительная особенность искусства – оно с тобой просто случается; и всегда само выбирает момент, когда повернуться под нужным углом, чтобы ты, наконец, все понял и увидел.
Двое старых – во всех отношениях – друзей, английский композитор Фред Баллинджер и американский кинорежиссер Мик Бойл, отдыхают в швейцарском санатории для знаменитостей и прочих разношерстных богачей. Мик с группой молодых сценаристов пытается довести до ума финал своего лучшего, как он сам считает, фильма. Фред не занят практически ничем, потому что подвержен, как он сам считает, апатии. Повсюду царят внешняя аристократическая расслабленность и "тайные мучения страстей". Страсти, по большей части, молодые; обуреваемы ими, по большей части, старики.
В этом, пожалуй, заключен один из главных внутренних конфликтов истории: люди, которые в мыслях бегут от прошлого, пытаются всеми доступными средствами – с помощью лечебных грязей, турецких бань, альпийского воздуха, спортивных упражнений, спонтанного секса – в буквальном смысле натянуть прошлое на собственное тело. То есть, физически вернуться в то состояние, в то время, о котором они вообще-то предпочли бы забыть. Проблема в том, что все главные ошибки в своей жизни человек совершает тогда, когда кожа еще более-менее упруга. На самом деле, люди боятся своей молодости больше всего на свете. И вернуть они хотят не ее. Они хотят дополнительную жизнь – как в компьютерной игре. Пока не появится надпись Game Over, носиться по лугам этаким Супер Марио, неутомимым и прыгучим.
Молодость для них – вечный источник зависти, корень неудовлетворенных амбиций, причина несчастья, начало ужаса. Так думает и Фред Баллинджер, пока в определенный момент к нему приходит… нет, не знание – скорее, разгадка некоего секрета, лежащего на самой поверхности.
Молодость – это не то, что должно происходить непременно с тобой. И чем пестовать молодость свою, утраченную или же вовсе несбывшуюся, возможно, куда важнее уметь замечать чужую. И тогда становится неважно, молод ты или стар, красив или невзрачен: все, что ты способен увидеть с максимальной глубиной резкости, в тот же миг становится твоим. Не присвоенным прошлым, а единственно возможным настоящим. Потому что ты сам неизбежно становишься частью увиденного. Ты начинаешь испытывать молодость – не в смысле "проверять на прочность", а яростно ежесекундно проживать.
"Ему нужна музыка, но он музыке пока что не нужен. Фред открывает глаза, перед ним по-прежнему стоят коровы. Громким голосом он отдает им бессмысленный приказ:
— Замолчите!
Коровы и их колокольчики не обращают на него никакого внимания.
Фред опускает голову. Он устал. В его глазах читается горе.
Вдруг происходит нечто удивительное. Вдруг среди коров бесшумно приземляется парашютист.
Фред глядит на него. Парашют опускается и полностью закрывает человека. Тот с трудом освобождается от парашюта, с удивлением оглядывается и понимает, что попал не туда.
Парашютист невозмутимо обращается к Фреду:
— Похоже, я должен был приземлиться не здесь.
Не ожидая ответа, он уходит вдаль по холму.
Фред следит за ним взглядом, и хотя его глаза еще блестят от слез, он невольно улыбается".
После премьеры фильма "Великая красота" Паоло Соррентино особенно часто сравнивали с Федерико Феллини. В "Молодости", судя по всему, Соррентино в Феллини окончательно превратился. Речь не о копировании, не о подражании, не о реверансах. Речь о том, что два художника, подобно разнесенным в пространстве элементарным частицам, взаимно влияют друг на друга. Или даже больше: элементарная частица, неделимая по определению, оказываясь на развилке, одновременно идет двумя путями. Научного объяснения этому факту нет, но сам факт неоспорим. Кино, которое делал один и которое продолжает делать другой, это одно и то же кино. Квантовая запутанность в данном случае проливает свет на бесконечную запутанность жизни.
"Мальчуган лет одиннадцати мчится навстречу им по горной тропинке. Едет на горном велосипеде, с потрясающей ловкостью едет на одном колесе. Мик и Фред глядят на него, утратив дар речи. Мальчишка проносится мимо, по-прежнему катя на одном колесе, на бешеной скорости, безмолвный, как призрак.
Приятели в восторге смотрят ему вслед. Фред задумывается, потом говорит:
— Знаешь что, Мик?
— Что?
— По-моему, мы с тобой никогда не умрем".