"Муравей в стеклянной банке" Полины Жеребцовой
Эту книгу можно цитировать с любого места, в любом порядке. И всё будет одним нескончаемым ужасом. Пожалуй, решишь сгоряча: чтение - единственный способ заставить людей навсегда отказаться от войны.
Полина вела чеченский дневник с 1994 по 2004 год: 10 лет стрельбы, смерти, голода, холода, болезней, унижений, лжи, предательств, садизма - всего того, что в совокупности обозначается двумя буквами "ад".
Никак не могу поверить, что это третья война в моей маленькой жизни!
Первая — в 1994 году (мне 9 лет).
Вторая — летом 1996 года (с 6 по 22 августа, мне 11 лет). Ох, сколько тогда соседей погибло!
И вот — третья. Осень 1999 года (мне 14 лет)
Подобных книг в истории человечества написано немало, а войны не прекращаются ни на минуту. Стало быть, практической пользы от "Муравья" никакой. Поэтому, как ни соблазнительно писать о политическом смысле дневников Жеребцовой, это занятие бессмысленное. На пацифиста тотчас отыщутся контраргументы: ссылки на обстоятельства непреодолимой силы, на государственную целесообразность военных операций, на террористическую угрозу всему цивилизованному миру, и прочая демагогия.
Тем более, что сама Полина два года назад попросила убежища в Финляндии. В конце концов:
По фамилии многие принимают нас за русских людей. Но разве это можно рассчитать? Мать моей мамы — армянка. Отец моей мамы — донской казак. Мать моего отца — польская еврейка. Отец моего отца — чеченец. В родословной мамы были татары, грузины, осетины, армяне, украинцы, черкесы. В родословной отца — французы, испанцы, поляки, чеченцы. Кто по каплям вычислит состав моей крови? Прабабушка Юля-Малика часто повторяла: "Мы — кавказский народ!", "Мы — люди мира!"
Говорить же следует о другом. О том, например, насколько легко и быстро люди теряют в экстремальных или близких к ним ситуациях то немногое человеческое, что в них теплится. О том, как его тусклые искорки загораются в людях, когда не ждешь, и тут же снова гаснут.
Вот одна из первых записей Полины. Грозный, 1994 год, ей 9 лет:
Сегодня христианская Пасха! Мы ходили по городу. Дождь. Мы дошли до церкви. Все соседи поздравляли друг друга. Угощали пирогами. Дети ели крашеные яйца. Баба Зина всем давала. Больше всех съел Ислам из переулка и Магомед.
Через несколько месяцев русско-чеченско-какая-там идиллия рассыплется в прах. Но до этого Полина сделает еще одну запись. Девочка спутала порошки и вместо корма насыпала в аквариум отраву:
Сын тети Марьям, Акбар, расстроился. Это были его рыбы. Тетя Марьям не ругала. Она дала мне бублик и сказала, что выбросит рыб в унитаз. Мне не было стыдно. Было страшно. Убийца чувствует страх.
Отсюда пойдёт шагать по 600 страницам вереница убийц, насильников, бандитов и мародёров всех мастей, и все они будут чувствовать страх, а страх, в свою очередь, погонит их на новые убийства. И так до бесконечности. Убивать будут уже не рыбок, а людей, вооружённых и безоружных, стариков и детей, женщин и инвалидов – всё, что попадётся в прицел. Потому что страх всеобъемлющ.
Тут возникает странное противоречие: казалось бы кому как не 9-летней Полине Жеребцовой ощутить страх и стать "как все". Но она на "отлично" учится в школе, когда удается туда ходить, читает книги - Дюма и Мольера, Шекспира и Гомера, Чехова и Булгакова, пишет стихи, ухаживает за больной матерью, от которой с раннего детства терпит побои, подбирает на улице раненых кошек и собак, умудряется делать подарки соседям и знакомым на праздники. Она сносит унижения дома и в школе, на рынке и во дворе. Ее пытаются украсть, как "невесту", она получает ранение, букет болезней, у неё выпадают зубы. В разгромленной квартире ни газа, ни электричества, ни канализации, стёкла повылетали, стены и потолок накренились, пол провален.
С 1994 по 2004 год. Полина не только выживает сама, но и помогает выжить другим. Вся сознательная жизнь наперекор самым страшным и жестоким обстоятельствам. И тем более удивительно, что Полина Жеребцова умудрилась её записать - всю, начиная от почти детского наивного лепета в самом начале, до попыток анализа уже через пару лет. На войне взрослеют стремительно. Кроме врождённых и неистребимых, как оказалось, мужества и чувства справедливости, важнейшую роль в её судьбе сыграл единственный друг, который сопровождал Полину все эти годы - дневник. Недаром она одушевляет его, здороваясь и прощаясь с ним в каждой записи:
Опять бьют "Градом". Если я не погибну, Дневник, встретимся утром!
Полина
Выйдя из грозненского ада, Полина к своему изумлению обнаружила, что и там, где войны нет – жизнь, по сути, ничем не лучше. Нищета, воровство, повальные пьянство и поборы. Разве что не убивают. И уговаривает маму вернутся - привычное зло легче переносить.
Ещё одно качество, которое наверняка помогало выжить. Простодушие. Да, порой она умеет схитрить, чтобы спастись от очередной напасти, но всякий раз удивляешься её реакции на подлость: Полина пытается воззвать к чужой совести. Всегда. Эта наивная вера в исправление нравов, на чей-то искушенный взгляд, бесполезная, для Полины Жеребцовой безусловна и спасительна.
На планету Земля я пришла, чтобы стать свидетелем. Видимо, свидетель — моя карма. Я — свидетель, но я — не участник. Мне еще хуже. Значит, я должна всё записывать. Фиксировать историю. Не знаю, поймут ли прочитавшие мои записи: зло калечит тех, кто его творит, гораздо сильнее, чем тех, над кем его творят.
Знаешь, Дневник, иногда я бываю счастлива. Когда разговариваю сама с собой. Лишь бы отдохнуть от окружающей меня жизни!
Вдалеке работает установка "Град".