Пятьдесят Питеров Пэнов
Сергей Кумыш — о книге "Скиппи умирает", подростках и взрослых, пороках и чистоте.
Появления романа никто не ждал, включая самого автора. Изначально все задумывалось как ненавязчивая зарисовка из школьной жизни. В центре сюжета диалог учителя и ученика. Два персонажа, закрытая дверь класса, больше никого и ничего.
"Проблема заключалась в том, – вспоминает Пол Мюррей в интервью канадской газете The Varsity, – что мне слишком понравилась эта история". В конце рассказа учитель выходит в коридор и становится свидетелем уже другой сцены, не имеющей отношения к первоначальному замыслу. Рассказ на несколько страниц оказался своего рода катушкой, которая разматывалась и разматывалась. В итоге написание растянулось на семь лет, а история превратилась в тысячестраничную рукопись. "Сам для себя я все это так и называю: очень длинный короткий рассказ".
Вскоре после выхода книги о ней заговорили все – от дублинских школьников до премьер-министра Великобритании, который, отвечая на вопрос, чем намерен заняться в отпуске, сказал, что будет читать "Скиппи умирает". На другой день один из крупных британских таблоидов вышел с заголовком: "Дэвид Кэмерон проведет отпуск за чтением мрачной истории о наркотиках и порнографии".
"Скиппи умирает" – второй роман молодого ирландца Пола Мюррея. В России книга вышла в 2012 году в издательстве Corpus. Эту книгу стоит прочесть каждому, кто умеет читать.
Дело, разумеется, не в наркотиках и порнографии, хотя и то, и другое в тексте упоминается. Главные герои – ученики ирландской католической школы для мальчиков. Говоря о подростках, вряд ли можно обойти некоторые нежелательные темы. Нежелательные, в первую очередь, с точки зрения родителей. Но – да, подростки смотрят порнографию. И пробуют наркотики. И делают еще много чего интересного, о чем вы, конечно же, предпочли бы не знать.
Начинается все с ложной псевдодетективной завязки: то, что главный герой умрет, становится понятно даже не на первой странице, а уже в первом предложении. Впрочем нет, еще раньше. Главный и единственный спойлер романа — это название, раз уж на то пошло. Во второй главе Скиппи "оживет", перенеся читателя в недалекое прошлое, чтобы, вроде как, вместе разобраться, что же на самом деле произошло.
Этой интриги хватает ровно на то, чтобы понять: никакой интриги нет. Скиппи умирает только потому, что люди время от времени действительно умирают, им это свойственно — вне зависимости от возраста и состояния здоровья. Смерть — это тайна, которую никто никогда не разгадает. Очевидные причины, которые нам все-таки станут известны, на самом деле к разгадке совершенно не приблизят.
Мы узнаем о мальчике ровно столько, чтобы нам очень захотелось одного — пусть он не умрет. Чтобы то, что случается на первых же страницах, оказалось какой-то ошибкой, которую можно исправить. Чтобы этот крепкий и гладкий, как дельфин, мальчишка, продолжал заниматься плаванием, ходить на уроки, играть в приставку и любить девочку, которой он на самом деле безразличен.
И когда мы забудем о том, что случилось в самом начале (а мы забудем, потому что перед нами не детектив), когда, открывая книгу, будем игнорировать название, которое снова и снова будет буквально кричать нам: СКИППИ УМИРАЕТ! — это случится снова. Мы снова окажемся в настоящем времени, от которого успели отвыкнуть, мальчик умрет, а мы останемся следить за попытками его друзей вернуть Скиппи из загробного мира. А главное, как полные идиоты, будем верить, что это непременно произойдет. Как будто нам самим снова по четырнадцать лет, жизнь огромна, а смерть упразднена.
Но книжка именно об этом: смерть, несмотря на то что ее вроде бы нет, безусловно — есть.
Довольно часто приходится слышать, как люди говорят: "Если бы мы только знали, все могло сложиться иначе"; "Какая нелепая смерть"; "А ведь ничего нельзя было заподозрить". А вот теперь — можно. Мюррей дает нам узнать, как бы заранее, что именно привело Скиппи к смерти (смерть с ним не случается, все происходит вполне осознанно, мальчик сам ее выбирает). Все не могло сложиться иначе. Пресловутое знание, которое мы бы так хотели получить, мы действительно получаем — еще при жизни мальчика. У него перед читателем практически не остается тайн. И что же, можно было все изменить? Могло все пойти иначе? В том-то все и дело, что — нет. И никто в смерти Скиппи не виноват.
Вместе с тем в романе много смешных сцен и даже целых эпизодов. "За время работы над книгой я пережил немало сомнений, "темных ночей души", — рассказывает Пол Мюррей в телефонном интервью своему американскому издателю. — Но шутки помогали. Когда я перечитывал уже написанные главы и находил что-то, что по-прежнему могло рассмешить меня самого, то говорил: "Ну, если ничего и не получится, то несколько хороших шуток я все равно придумал"".
Зарубежные журналисты и критики, говоря о книге, не раз отмечали, что она не просто балансирует на грани смешного и трагического, а как бы одновременно существует в двух параллельных плоскостях. В серьезных книгах (все, как правило, сходятся в мнении, что "Скиппи умирает" — серьезный роман), безусловно, встречаются вкрапления юмора, это создает необходимый контраст, объем. В смешных книгах (едва ли не первое, что говорят о "Скиппи", что это очень смешная книга) нередко рассуждают о серьезных вещах, но все равно — с позиции юмора. В "Скиппи" же комедия постоянно вмешивается в трагедию, и наоборот. Это, кстати, нередко сбивало с толку книгопродавцов, которые просто не знали, в какой раздел ставить роман, как его рекомендовать.
Создавая смешные ситуации, автор нередко экспериментирует с гранью дозволенного, а подчас откровенно хулиганит:
" — Я все думал об этом стихотворении Роберта Фроста, — сообщает Дэннис. — И мне кажется, оно вовсе не про то, какой мы делаем выбор в жизни.
— А про что тогда? — спрашивает Джефф.
— Про анальный секс, — отвечает Дэннис. <…> – Если вдуматься, то это же очевидно. Вы только послушайте, что он сам рассказывает. Он оказывается в лесу — так? Он видит перед собой две дороги. И идет по той, которая меньше исхожена. Про что же это еще?
— Э… Может, про лес?
— Про прогулку?
— Ты что, не слушаешь на уроках? Поэзия же никогда не рассказывает напрямую о том, о чем хочет рассказать, в этом-то вся и соль! Ясно, что мистер Фрост или кто-нибудь другой вовсе не собирался открытым текстом рассказывать, как он трахнул свою женщину в задницу. И вот он хитроумно все это маскирует и сочиняет такое стихотворение, что какому-нибудь неискушенному читателю покажется, будто оно всего лишь про какую-то скучную прогулку по какому-то дурацкому лесу.
— Но послушай, Дэннис, неужели ты думаешь, что мистер Слэттери действительно стал бы с нами разбирать это стихотворение, если бы там правда говорилось про анальный секс?
— Да что понимает этот мистер Слэттери? — фыркает Дэннис. — Думаешь, он сам когда-нибудь гулял со своей женой по менее истоптанной дорожке?"
Впоследствии Мюррей не раз признавался, что именно из-за этого эпизода ему часто приходится испытывать чувство неловкости. Потому что многие читатели говорят ему, что теперь не могут читать "Другую дорогу" Роберта Фроста без навязчивых ассоциаций.
В романе отсутствуют взрослые персонажи — как таковые. Страницы книги населены исключительно подростками. Одним из них по четырнадцать, другим по двадцать пять, а некоторым сильно за семьдесят. Мотивация и поступки учителей, которых в нашем мире принято считать взрослыми людьми, порой настолько нелепы, что превосходят в безумии самые дикие выходки школьников; такой вот забавный парадокс. В книге примерно пятьдесят Питеров Пэнов, которые на наших глазах так и не взрослеют. Каждый отстаивает свою персональную правду, даже если эта правда противоречит законам логики.
Священник-педофил каждую секунду думает о том, как он любит Бога. На поверку, правда, оказывается, что маленьких мальчиков он любит еще сильнее. Но он борется с другими педофилами (их в католической школе хватает), потому что совращение ребенка — тяжкий грех. Новый директор, занявший свое место нечестным путем, всеми силами старается не обращать внимания на то, что происходит у него под носом. Вместо решения явных проблем он придумывает какие-то дурацкие запреты и ограничения, с головой уходит в подготовку празднования столетнего юбилея школы и ведет ее с такой страстью и яростью, будто готовится не школьному утреннику, а к Олимпийским играм. Учитель истории не может найти общий язык с учениками. Он пытается вычитать в книгах интересные факты о первой мировой войне, чтобы хоть как-то заинтересовать класс, и книги настолько увлекают его, что он уходит в них с головой, пустив под откос и учебный план, и личную жизнь.
Жажда власти и эскапизм — вот система базовых ценностей всех взрослых людей в романе. Ничего не напоминает? Впрочем, это так, к слову.
На этом фоне школьники, со всей их наркотой и порнографией, выглядят на редкость разумными и невинными существами. Потому что имеют одно фундаментальное отличие от взрослых людей — открытость правде. Они не знают, что ждет каждого из них — и не боятся этого. Их воображение не замутнено, не подавлено жизненным опытом. А значит, при всех своих странных выходках, они гораздо лучше всех остальных. Они гораздо лучше нас с вами.
"А может, все состоит не из струн, а из разных историй, из бесчисленного множества крошечных ярких историй; когда-то давно все они являлись частью одной большой, гигантской суперистории, а потом она раскололась на миллиарды кусочков, поэтому ни одна история в отдельности уже не имеет смысла, так что в жизни нам приходится изо всех сил стараться и снова сплести эту историю, сначала мою историю нужно вплести в твою историю, наши истории — в истории тех людей, которых мы знаем, и так далее, пока наконец не получится нечто такое, что покажется Богу, или кому-нибудь еще, кто на это посмотрит, буквой или даже целым словом…"
Это мысли Лори, девочки, в которую был влюблен Скиппи; ее тоже будут винить в смерти мальчика, и обвинения эти ни к чему не приведут, ни к чему не приблизят, не добавят хоть сколько-нибудь смысла в то, что на самом деле произошло.
А что же Скиппи? Его, как мы знаем, больше нет. Он стал частью той самой суперистории, превратился в память о самом себе, стал персонажем прошлого своих друзей. На последних страницах романа, которые написаны от лица директора школы, о Скиппи нет ни слова. Директор перечисляет все "трагические события", которые повлекла за собой эта смерть. Но о мальчике он старательно не вспоминает. Мы буквально видим, как его рука выводит текст рождественского послания и каждый раз дергается, встречаясь с неизбежным "С".
Скиппи больше нет. Вскоре жизнь его друзей, случайных и действительно близких, пойдет своим чередом, такая же как раньше. Жизнь человека, прочитавшего роман, тоже вряд ли изменится.
Смерть, как и конец любого романа, не имеет особого смысла.
Но и то, и другое неизменно придает дополнительный смысл жизни тех, кто остался здесь.