Нелегалка в Берлине
Ранняя смерть родителей и рабский труд на заводе Siemens. Ее спасла беднячка, мечтавшая, чтобы война длилась вечно. Так вспоминает свою нелегальную жизнь в военном Берлине профессор античной литературы Мария Ялович-Симон.
Ученый Мария Ялович-Симон не писала свою книгу "Нелегалка. Как молодая девушка выжила в Берлине в 1940–1945 гг.". Она наговорила свои воспоминания о том непростом времени на диктофон. Несмотря на то, что, по сути, мы видим лишь расшифровку устной истории, это целостное авторское произведение с четко выверенной, продуманной структурой. Вот как пишет о работе над книгой сын автора, основатель и руководитель фонда "Новая Синагога – Centrum Judaicum" Херман Симон: "Записи подчинялись строгим правилам. Это был последовательный рассказ, который я не перебивал вопросами. Примечательна его четкая структура. Мама всегда совершенно точно подхватывала конец предыдущего “сеанса”, продолжавшегося час-полтора. Параллельно я перепроверял факты и докладывал ей о результатах. У нее это вызывало огромный интерес, особенно она радовалась, когда мои находки подтверждали ее рассказ".
Однако субъективность воспоминаний, их зыбкость, размытость границ оказываются в книге важнее задокументированных фактов. "Я вообще не хотела использовать никакие другие источники, кроме собственной памяти, ведь с привлечением других источников картина воспоминаний меняется, – объясняла Мария. – Чисто субъективное, если его честно изображают как субъективное, имеет большую объективную ценность, нежели объективность мнимая или якобы неудачная. Образно говоря: лягушке следует описывать свои переживания с лягушачьей точки зрения".
Книга Марии Ялович-Симон состоит из шести частей, которые можно объединить в три смысловых блока. Сначала это рассказ о трогательной и эксцентричной семье Яловичей, напоминающий первые кадры фильма Ингмара Бергмана "Фанни и Александр". Затем – уникальные воспоминания о принудительной работе еврейских женских бригад на заводе Siemens. И наконец, собственно, история выживания юной "нелегалки" в военном Берлине.
Предки Марии и по отцовской и по материнской линии были из российских евреев, только бедняки Яловичи бежали в Берлин от нищеты, а зажиточные Эгеры – напротив, от грабящей их революции. Впрочем, скромное происхождение не помешало отцу Марии, Херману Яловичу, получить высшее образование и открыть нотариальную контору. И он, и его жена Бетти до рождения дочери вели совершенно ассимилированный образ жизни, но став родителями, вернулись к соблюдению кашрута.
Вся семья была озабочена еврейским воспитанием Марихен, но в итоге велось оно довольно беспорядочно, чему способствовало обилие эксцентричных дядюшек и тётушек. Например, дядя Артур был одновременно непоколебимым евреем-ортодоксом и пламенным коммунистом, а тётя Элла, узнав, что погиб её пьяница муж, пустилась с полицейским в пляс. В начале войны, когда гитлеровцы запретили производство кошерных продуктов, дядя Артур предпочёл умереть с голоду: "Он отодвинул тарелку и сказал: “Новокошерное – это старотрефное!”".
"Задолго до того, как я пошла в школу, Артур решил научить меня еврейскому алфавиту, – вспоминает главная героиня книги. – Так требовал старинный еврейский обычай. Мой отец рассказывал, как маленьким ребенком сидел на коленях у своего деда и тот говорил ему: “Мальчик мой, тебе уже три годика. И сперва ты выучишь наш священный алфавит, а уж потом немецкие буквы”".
В 1938 году, когда Марихен было всего 16 лет, её мать Бетти умирает после тяжёлой болезни. "Пока Бетти, страдая от боли, лежит на последнем одре, дети на улице марают двери и окна еврейских магазинов", – пишет в дневнике Херман Ялович. Знакомым неевреям семья специально разослала траурные карточки с опозданием, чтобы избавить их от непростого выбора идти ли на еврейские похороны. Тогда же нацисты лишили Хермана Яловича права на адвокатскую деятельность, которой он занимался по особому разрешению для "евреев-фронтовиков", участников Первой мировой войны. Нотариальную практику у него отняли за пять лет до этого. Главной кормилицей осиротевшей семьи оказалась гимназистка Мария, занимавшаяся репетиторством.
Однако вскоре Марии пришлось осваивать другую профессию: "Весной 1940-го власти начали в обязательном порядке посылать еврейских женщин и мужчин на работы в военной промышленности. В июле меня тоже вызвали в Центральное ведомство по делам евреев – отделение биржи труда на Фонтанепроменаде, в просторечии на “бульваре терзаний”". Мария попала на завод Siemens.
Воспоминания Марии Ялович-Симон о работе еврейских подневольных сотрудников Siemens уникальны, они представляют громадную историческую ценность. Например, в книге рассказывается о существовании тайных саботажных групп, в которые входили как еврейки, так и некоторые их немецкие начальники, точнее, надсмотрщики. Они приходили на завод убеждёнными нацистами, но видя страдания и стойкость людей, объявленных "расово неполноценными", постепенно проникались отвращением к гитлеризму.
Без морализаторства, предоставляя читателю самому делать выводы, Мария Ялович-Симон постоянно пишет о двойственности человеческой натуры, о том, что в душе человека косного, ограниченного и оттого нетерпимого может таиться добро – хотя бы в виде теплоты к отдельным людям. Однако и мотивы благородного спасителя могут быть не столь уж однозначными. Речь даже не о выгоде, а об особом желании быть покровителем, морально довлеть над спасённой жертвой, психологически манипулировать ею.
Этому посвящена самая сложная сюжетная линия воспоминаний – история отношений с Ханной Кох, женщиной, которая поддерживала Марию на протяжении всех описываемых лет. Ханна не только делилась с ней едой и находила временные убежища, но и отдала Марии своё удостоверение личности, когда та пыталась бежать в Болгарию. Разумеется, это было очень опасно для Ханны и её мужа Эмиля.
В 1941-м отец Марии умер – на похоронах его подруга Ханна Кох признается, что всю жизнь была влюблена в него. И клянётся помогать его единственной дочери, тем более что своих детей у неё нет. Мария, решившая перейти на нелегальное положение на фоне начавшейся депортации евреев в концлагеря, с радостью соглашается на помощь. Так начинается история странной, мучительной созависимости. Постепенно погружающаяся в безумие Ханна воспринимает Марию не только своей нарождённой дочерью, но и – отдав ей удостоверение личности с собственным именем – своим двойником.
За время заботы о Марии Ханна окончательно стала антифашисткой, но мысль о возможном окончании войны её пугает – ведь тогда Мария станет независимой от неё. "Грандиозная роль героини Сопротивления, которую эта робкая женщина из бедноты играла годами, тогда ушла бы в прошлое, – вспоминает рассказчик. – Я мечтала об освобождении, а она страшилась его. Потому-то и доводила меня до исступления, потому-то не выносила моего присутствия". Мария мучается долгом вынужденной благодарности, страдает от своих же недобрых чувств к женщине, которая ради неё ежеминутно рискует жизнью и делится с ней последним куском. Ближе к концу воспоминаний окажется, что Марию с семейством Кохов связывает и ещё одна, совсем уж страшная тайна.
Перед нами не просто история выживания, но рассказ о том, как противоречиво человеческое сердце. Это касается не только Ханны Кох, но и голландского рабочего, который покупает Марию к себе в наложницы, пользуясь её безвыходным положением, но при этом становится её защитником, рыцарем на время войны. Касается это и многочисленных квартирных хозяек, которые, с одной стороны, рискуют жизнью ради жилицы-нелегалки, а с другой – превращают её в бесплатную служанку, нещадно эксплуатируют и срывают на ней злость. В книге воспоминаний нет ни одного идеального персонажа, но нет и ни одного, в чьей душе не было бы хотя бы крупицы добра.
Честно рассказывает Мария Ялович-Симон и о себе в юности – иногда преступно легкомысленной, не лишённой вульгарности, не всегда честной даже с теми, кто был к ней добр, но при этом наделённой огромной волей к жизни. Во время работы на заводе Siemens Мария сказала подруге о фильме, который мечтала бы снять. Итогом её "нелегальной" жизни оказался не фильм, а книга, но в остальном разговор стал пророческим:
"Я объяснила ей, что нынешнее страшное время кончится, все будет по-другому. И мы должны рассказать потомкам, что происходило в эти годы. Она остановилась и ответила:
– Я поняла, и ты права. Сделай такой фильм. Ты единственная из нас всех уцелеешь".