Незапятнанная фантазия. Отрывок из книги "Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма"
"Сталинские высотки" изменили облик Москвы и саму жизнь города — как именно, рассказывает книга историка архитектуры Кэтрин Зубович. Публикуем фрагмент о том, как для построенных и даже непостроенных небоскребов переселяли жителей российской столицы.
Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция "Горького" продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Кэтрин Зубович. Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма. М.: Corpus, 2022. Перевод с английского Татьяны Азаркович.
Переселение десятков тысяч людей стало одним из наиболее значительных последствий проекта московских небоскребов. Но в 1947 году, только приступая к работе над этим строительным проектом, советские власти даже не помышляли ни о каком переселении. И руководители советского государства, и архитекторы ставили на первое место в дискуссиях вопросы стиля и символику и едва ли уделяли внимание более будничной подоплеке своих монументальных планов. Конечно, восемь московских небоскребов всегда мыслились как нечто большее, чем просто отдельно стоящие здания. Их должны были возвести в особых местах на определенном расстоянии друг от друга, чтобы они изменили облик города в целом. Авторы проектов прекрасно понимали, что эти здания станут элементами обширного архитектурного ансамбля — такое понимание общей задачи хорошо удалось запечатлеть архитектору Михаилу Посохину в перспективном рисунке, изображавшем будущий небоскреб на площади Восстания.
Жилая высотка Посохина в центре и ее "сестра" — гостиница на Дорогомиловской набережной на другом берегу реки — смотрятся опорными точками на городском плане, складывающемся из неоклассических зданий, садов, парков и проспектов, которые уходят вдаль до видимого горизонта. В пору Октябрьской революции Посохин был еще ребенком, а главным архитектором небоскреба на площади Восстания он стал в возрасте чуть за тридцать. Позднее, с 1960 до 1982 года, Посохин занимал должность главного архитектора Москвы, но начиналась его профессиональная карьера далеко от столицы — в сибирском городе Томске. Там юный Посохин, когда не читал романы обожаемого Джека Лондона, учился живописи у Вадима Мизерова — акварелиста, работавшего в стиле импрессионизма. Позже, учась уже в Академии художеств в Ленинграде, он "один с альбомом бродил по городу и впитывал гармоничный характер его архитектурного окружения". Посохин вспоминал, как впервые "остался один на один с большим городом с его неповторимыми красотами, архитектурой и масштабом жизни". Хотя изначально Посохин учился художественному мастерству, будущему зодчему, как и многим представителям его поколения, довелось в годы первой пятилетки практиковаться в области промышленного строительства. В начале 1930‑х Посохин вернулся в Сибирь, где работал в команде топографов и геодезистов на Кузнецкстрое. Это была стройка большого металлургического завода и в придачу к нему — социалистического микрорайона (Соцгорода) в городе Сталинск.
Переехав в 1935 году в Москву, Посохин решил стать архитектором. Он рассчитывал найти в этой области применение и своему таланту художника, и уже обретенным научным познаниям. Дверь же в профессию Посохину открыли его акварельные рисунки, которые он показал Алексею Щусеву. Благодаря тому, что в середине 1930‑х годов в Москве был взят курс на монументальную архитектуру, выбор сферы деятельности обещал особенно привлекательные возможности. Позже Посохин вспоминал, что ехал в Москву "с уверенностью и мыслью о том", что когда‑нибудь ему предстоит "проектировать обязательно что‑то вроде Дворца Советов".
И действительно, Посохина ожидал большой успех: всего через десять лет его проект высотки на площади Восстания победил в конкурсе.
На рисунке, изображавшем этот небоскреб, городской ландшафт послевоенной Москвы представал совершенно неузнаваемым. Но пусть реальность мало интересовала Посохина, зато реализм был для него важнее всего. Работая над этим рисунком, Посохин прибег к ряду приемов, призванных убедить зрителя в том, что перед ним точное изображение городского пейзажа: этой цели служат фотографичные детали первого плана и размытый дальний план, а еще присутствие мелких подробностей, так и приглашающих зрителя вглядеться попристальнее — крошечные автомобили, едущие по Садовому кольцу, микроскопические фигурки людей, скопившихся неподалеку от колоссального здания в центре, драматичные тени, отбрасываемые уступчатым силуэтом высотки.
Мастерство Посохина как рисовальщика, тщательная передача им геометрических форм и ювелирная проработка деталей заставляют забыть о сказочности изображенного им города. Архитектор сознательно поместил свой небоскреб не в самый центр и показал его немного под наклоном, приглашая зрителя вначале задержать взгляд на сквере перед зданием, и лишь затем перевести его выше и пробежаться по всем шестнадцати этажам небоскреба до самой звезды, венчающей шпиль. Неподвижный лист с рисунком обретает динамизм благодаря мощной диагональной оси и извилистой петле реки. Чуждый всякой приземленности, Посохин изогнул, искривил, исказил реальность, и беспорядочная, живая стихия московской уличной жизни оказалась заслонена рациональным, расчерченным по линейке идеальным планом. Имея мало общего с тем, что действительно находилось на выбранном для небоскреба месте у площади Восстания, и даже с тем, что можно было бы там построить, архитектурный рисунок Посохина изображал чистейшую фантазию — ничем не запятнанную, будто обеззараженную.
По мнению же самих советских архитекторов той поры, они вовсе не были утопистами. Напротив, в послевоенные годы они чурались всякого утопизма. В сентябре 1947 года, когда праздновалось 800‑летие Москвы, зодчие из Академии архитектуры СССР собрались, чтобы торжественно отметить этот юбилей. Произнося праздничные речи, присутствующие хвалили многие проекты, уже осуществленные в рамках "социалистической реконструкции" Москвы. Во многих юбилейных выступлениях упоминался Генплан 1935 года. Сам разработчик этого Генерального плана, Сергей Чернышев, заявил: "Есть особенность глубокого значения, характеризующая Генеральный план реконструкции Москвы и отличающая его от планов переустройства городов в зарубежных странах: это его реальность в противоположность их утопичности".
По поводу послевоенных планов реконструкции, осуществлявшихся тогда в Англии, Франции и других странах, советские архитекторы высказывались так: "При ближайшем рассмотрении эти проекты представляют собой в одних случаях наивную маниловщину или откровенную утопию, а в других — типичную социал-реформистскую демагогию" . И все же московские архитекторы сами порой охотно пускались в "наивную маниловщину", на что ясно указывает рисунок Посохина. Они были не меньшими утопистами, чем архитекторы в других странах. Нацеливаясь на идеал и не желая думать о последствиях его достижения, московские архитекторы лишь с большим запозданием осознали, как осуществление их проектов повлияет на облик советской столицы и на жизнь горожан.
Архитектурные рисунки вроде работ Посохина делали невидимыми те линии, которые уже начали обозначаться между московскими небоскребами и тем теневым городом, существования которого требовал проект небоскребов. Но если советские архитекторы о многом, похоже, забывали, то функционеры, работавшие в других городских ведомствах, начинали замечать, что строительство новых монументальных зданий оказывает на жизнь города в целом непредвиденный волновой эффект. В начале 1949 года надзорный орган республиканского (РСФСР) уровня докладывал: в связи с начатым в предыдущем году строительством пяти будущих высоток уже строится "целый ряд поселков для строительных рабочих и для переселяемых из домов, подлежащих разборке, а также [ведется] строительство различного рода подсобных баз" . Одновременно с вертикальным ростом города происходило и его расширение по горизонтали.
После войны Москва стремительно расширялась в Подмосковье — до тех лесов и деревень, что подступали к городу, но еще не входили в его черту. Начиная с 1948 года в постановлениях правительства, касавшихся строительства московских небоскребов, замелькали названия подмосковных поселков, таких как Люблино и Черемушки, Кунцево и Текстильщики. Вскоре там начнут возводить жилье для рабочих-строителей и для переселяемых москвичей, а также заводы и фабрики, склады и прочие предприятия, необходимые для снабжения столичных строек материалами и оборудованием. Между тем московские архитекторы почти не замечали и не принимали во внимание эти обстоятельства, имевшие первостепенную важность для возведения небоскребов.
В 1930‑е годы архитекторы сталинской поры выработали новый подход к городскому пространству, который Хизер ДеХаан назвала "иконографическим" проектированием. В отличие от более научного подхода, преобладавшего в 1920‑е годы — когда, по словам ДеХаан, "планировщики применяли инструменты научного восприятия и рассматривали город как объект, подлежащий изучению, исследованию и осмыслению", — новый подход 1930‑х годов побуждал избирать "иную форму зрительной трансцендентности". "Настоящее, — пишет ДеХаан, — улетучивалось, отстранялось и развеществлялось, уступая место образам светлого будущего". Такой способ видения практиковался и в послевоенную пору: архитекторы продолжали всматриваться не в тот город, что был перед их глазами, а в тот, который им предстояло творить.
К началу 1948 года советскому руководству стало ясно, что работа над небоскребами движется слишком медленно. Согласно плану, все восемь высоток должны были сдать к 1952 году, но прошел уже год, а отведенные под строительство участки еще не были расчищены и строительные работы не начинались. Надеясь ускорить процесс, в марте 1948 года Совет Министров издал постановление, где шла речь о сносе старых домов и строительстве нового жилья, чтобы после этого могло начаться строительство высоток. В указе говорилось, что к концу года УСДС должно построить около 3500 квадратных метров жилья для людей, пока живших на Ленинских горах — там, где запланировано возведение высотного здания МГУ. Министерство тяжелого машиностроения должно было построить 1200 квадратных метров жилья для людей, живших на месте будущего небоскреба на Смоленской площади. Министерство внутренних дел — 1000 квадратных метров жилья для тех, кто жил на месте будущей башни на Котельнической набережной. А Министерства путей сообщения и авиационной промышленности — 1500 и 1200 квадратных метров соответственно для людей, обитавших на двух выбранных под строительство высоток участках на Садовом кольце — у Красных Ворот и на площади Восстания. В следующие месяцы похожие инструкции получили Министерство строительства военных и военно-морских предприятий, отвечавшее за 16‑этажное здание на Каланчевской площади, и УСДС, отвечавшее за небоскреб в Зарядье.
Однако это новое жилье для переселяемых москвичей было лишь малой частью тех дополнительных объектов, которые необходимо было построить, чтобы осуществить основной проект. Возведение небоскребов в социалистическом городе требовало сопутствующего создания обширной инфраструктуры для поставок стройматериалов и рабочей силы. Например, в придачу к 1000 квадратных метров жилья для людей, переселяемых из‑за строительства высотки на Котельнической набережной, на МВД, возводившее данный объект, также накладывались обязательства построить заводы для производства бетонных и керамических конструктивных элементов, а также механическую мастерскую. Все три предприятия нужно было построить в Лихоборах — местности к северо-западу от центра города. А еще МВД строило металлообрабатывающий завод в Ховрине (тоже к северу от города), кирпичный завод в Истре (к западу от Москвы) и в Гучкове — завод по производству керамической плитки и алебастра для облицовки фасада здания на Котельнической. Оно построило механический завод в Рыбинске и содержало строительно-монтажную площадку в Лужниках, в черте города . Наконец, нужны были новые рельсовые пути от этих заводов в центр города — например, от станции "Лихоборы" до Котельнической набережной . Эти пути тоже предстояло построить.
Создание новой инфраструктуры для производства и транспортировки стройматериалов было рассчитанной на длительное время и сложной задачей, которая существенно замедляла выполнение плана. Однако выселение и переселение горожан, живших на местах будущих небоскребов, было задачей не менее сложной и куда более деликатной. Для ее решения были учреждены специальные органы, чьи секретари и начальники вскоре оказались на передовой линии жарких споров между советским государством и его гражданами о сущности и характере Москвы. Наиболее густонаселенный из всех выбранных под застройку высотками участков находился в Зарядье, в самом центре столицы, где в конце 1940‑х проживали почти 10 тысяч человек. Как и Дворец Советов, этот небоскреб — тоже так никогда и не построенный — оказал весьма ощутимое воздействие на будущий облик советской столицы.