"Никто не придет в этот дом жить. Все там!" Полина Жеребцова о детстве во время войны

В 2014 году исполняется 20 лет с начала войны в Чечне. С согласия издательства Corpus "Газета.Ru" публикует отрывок из дневника Полины Жеребцовой "Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники (1994–1996)". Автор родилась в Грозном и прожила там почти до 20 лет. В 1999-м была ранена осколками при ракетном ударе, в 2013-м получила политубежище в Финляндии. Свой личный дневник она начала вести с 9 лет.

1995

01.01. Наступил год Свиньи! Зодиак такой.

Всю ночь стреляли по дому. Мы лежали в коридорной нише. Там нет окон. До этого сидели на санках, на полу в ванной. Дом трясся. Горел. Танки шли по трассе, стреляли. Скрежет страшный. Мансур с мальчишками бегал смотреть на танки.

Самолеты бросали бомбы. А потом так бухнули снарядом, что на кухне с окна упала решетка. И упала она на маму, бабу Нину и тетю Варю. Они на полу справляли Новый год. Теперь у них головы разбиты.

Я рисую портрет Мансура.

Поля

02.01. Стреляют, но я привыкла. Не боюсь. Когда близко гремит, баба Нина поет песни или читает частушки с плохими словами. Все смеются и не страшно. Баба Нина молодец!

Мы в подъезде, на печке из кирпича готовим. Я смотрю на огонь и думаю: там живут саламандры.

Мы чумазые, грязные. Все вещи в копоти. За водой ходим за дома, на трубы. Иногда лежим на земле, чтобы не убили. Так надо.

Баба Римма болеет. Это Аленкина бабушка. Я бегаю к ним во второй подъезд. У них буржуйка! А у нас очень холодно. Мы спим в сапогах и пальто. Делаем коптилку в банке: там фитиль и керосин. Так не темно ночью, и можно шептаться, пока самолеты бросают бомбы.

09.01. Все горит. Бомбы с неба.

Убило тетю в переулке, и с другого дома семью убило. Люди умирают, когда идут за водой, ищут хлеб.

К нам приходил какой-то мужик, просил керосин. Мама не дала.

Нас много. Кушать нечего. Мама и другие люди ходили на базу. База — это такое место, там мороженое в ящиках. Его все грабят. И мама принесла с тетей Валей. Мы разогрели и пили с лепешкой. Очень вкусно.

Снег топим. Только его мало. И он какой-то невкусный. Вот раньше сосульки были вкусные! А этот какой-то горелый, серый. Мама говорит, от пожаров.

10.01. На остановке "Нефтянка" видели девушку-чеченку с рыжей косой. У нее на голове зеленая лента. А в руках маленький автомат. Девушке лет шестнадцать. Она воюет за Грозный. С ней был мальчик младше нее. Наверное, брат.

Дед на остановке сказал:

— Она защищает Родину. Ты подрастешь, и ты будешь! — и показал на меня пальцем.

А мама сказала:

— Красивая девушка. Дай бог ей удачи!

"Рыжая" покраснела и ушла.

Еще я узнала, что маленький автомат называется "тюльпан". Совсем как цветок!

Еды нигде нет. Хлеба нет. Баба Нина раздобыла капусты. Мы едим капусту!

Мне скоро 10 лет.

Поля

12.01. Мансур показывал ракетницу. Это трубка. Ей подают сигнал. Он нашел ее на улице.

Дядя Султан, папа Хавы из первого подъезда, поймал где-то курицу, сварил ее в большом ведре и давал всем попить бульона. И нам дал. Мы сразу все набросились и съели. То есть попили воды от курицы. О, как здорово! Дядя Султан еще дал две картошки!!!

Хавы дома нет. Она с мамой в Ингушетии.

Поля

14.01. Пришел через синие горы сын бабы Оли. Она старая.

У нас жила. Его хотели расстрелять и солдаты, и ополченцы. Он всем сказал:

— Я иду к маме!

И его не убили. Он — храбрый.

Мы были такие голодные! А он сходил на базу и принес нам пол-ящика кильки! О, как вкусно! Бабу Олю он забрал. Они будут пешком уходить из города.

18.01. Еды нет. Воды нет. Холодно. Я часто сижу в ванной комнате. Стекол нет. Решеток нет. Снарядами унесло. На полу снег.

С бабкой Ниной ругаюсь. Она книги хочет жечь вместо дров! С Баширом ругаюсь. Он дергает меня за волосы. Противный второгодник! Юрочка дурачится. А я люблю Мансура. Только это страшный секрет! И чтобы никто не знал, я буду прятать тебя, Дневник, за шкаф. Если Башир найдет тебя, мне грозит пожизненный позор. Он всем разболтает.

Мансур храбрый. Он пытается найти еду и не боится обстрелов.

Еще на остановке делали ловушку ополченцы. Подпилили деревья и поймали БТРы и танки. Бросали в них "поджегушку". Потом постреляли солдат и ушли.

А мальчишки с нашего двора туда побежали. И сказали, что один солдат был еще жив. Он попросил, чтобы его застрелили. У него не было ног.

Они сгорели. Он сам попросил. Так сказал Али, который живет через квартал от нас. Али 13 лет. Это он убил.

А затем плакал, потому что убивать страшно. Он убил из пистолета. Бабка Нина крестилась, и все плакали. Али дал тетям письмо. У солдата написано так: "Береги дочек. Мы спускаемся к Грозному. Нет выбора. Мы не можем повернуть, наши танки навели на нас пушки. Если мы повернем — это предательство. Нас расстреляют. Мы идем на верную смерть. Прости".

Тети хотели выбросить письмо, а мама положила письмо туда, где книги. Обещала отправить по адресу. Улицы и номера дома нет. Сгорели. Но написано: хххxx область. Мне жалко солдата. Я не пойду на остановку, через сады.

Там лежит его труп и другие мертвецы.

Поля

(…)

30.01. Летом мы с Аленкой хоронили жуков и червяков. Каждому сделали могилу и поставили памятник из камушка.

Но потом не нашли мертвых. И тогда я убила парочку новых жуков и тоже прикопала. Решила — пусть кладбище будет пышнее. Дура!

Но и это еще не все. Когда я проведывала дедушку в больнице, то сделала один очень плохой поступок. Я обманула его. Обманула. Как это плохо!

И Бог покарал меня. К нам пришла война.

03.02. Во дворе были русские солдаты. Они вывели всех во двор. Парней раздели догола и смотрели. Мне было очень стыдно. Зачем они сняли с них одежду?

Тетки и бабки ругались. Солдаты сказали, что ищут след. След от ремешка вроде. От автомата. И одного парня куда-то увели. Хотя следа никто у него не видел. Этот парень просто мимо проходил.

У нас документы смотрели.

(…)

23.02. Все воруют. И тетя Г, и тетя А, и тетя З, и дядя К., и Х, и М! Все с утра берут тачки. Идут. А потом приходят, приносят ковры. Посуду. Мебель. Два-три человека не воруют только. Юрий Михайлович не ворует, и еще несколько соседей не воруют. Другие соседи говорят:

— Русские солдаты воруют!

И это правда.

— И мы будем воровать! Все равно добро пропадет.

И делают так.

Из дома напротив самый неутомимый — дедуля Полоний. Он раньше в тюрьме работал. Надзирателем. Теперь по пять раз в день тачки носит.

С ним около десяти друзей. Ругаются иногда, кому чего достанется. Прямо во дворе орут.

А с нашего дома отличаются тетя Амина и тетя Рада.

Мы пошли в центр: я, мама, тетя Валя и Аленка. И тоже зашли в частный дом. Там чай был. Мы взяли по одной коробочке. Потом я увидела куклу. Это был пупсик. И я его взяла. Аленка нашла карандаши. А мама ничего не взяла.

Сказала, что ее чуть не убил снайпер. Снайпер стрелял в маму. Ведь стыдно, если убьет в чужом доме, и тебя найдут как вора.

— У нас дома куча своих вещей. Девать некуда! — сказала мама. — Идем домой!

И мы ушли.

25.02. Мы ходили в церковь. Она за мостом, где река Сунжа.

Сунжа грязная, мутная. Церковь от снарядов покосилась.

По ней не раз попадали. Вокруг дома, будто после страшного землетрясения: вроде были дома, а теперь только часть стены.

В церкви давали соленые помидоры и макароны в стаканчиках. Бабушки были русские, и тети-чеченки были. Детей много. Бабки на них ворчали.

Еще я там видела Люсю. Она живет в разрушенных подъездах. У нее убили папу, маму и бабушку. Люся красит губы. Она нашла красную помаду в разбитом доме. Люсе 14 лет.

Мама сказала, что бомба попала в зоопарк и звери погибли. А я видела собаку. У нее осколками отрезало нос. Она без носа теперь. И много убитых собак.

Еще говорили: в дом престарелых попали бомбой, и они погибли. В церкви тетя-монашка меня водила внутрь, вниз. Там, в подвале, темно, и только свечки тонкие горят у икон. Все молились, чтобы скорее война ушла. Тетя-монашка дала мне рыбу и картошку. И я ела. А мама подмела двор в церкви.

Сказали, что макароны и помидоры дали казаки. Казаки — такие люди, живут где-то далеко и сюда помогают. Потому что война.

Потом мы шли назад. Военные сильно стреляли. Мы лежали на земле. И видели мертвого русского солдата. Его при нас убило. Он лежал, а рядом оружие. Он был одет в синюю форму.

Мама пошла во двор. А там БТР. И сказала:

— Идите, там ваш парень лежит!

А солдаты что-то ели и пили из бутылки. И не пошли. Мы ушли домой.

Дали дедушке Юрию Михайловичу немного помидор и макарон. Он обрадовался!

Поля

(…)

11.03. У меня порвались сапоги. Ноги мокнут. Нет обуви. Я взяла и зашла в чужой дом. Хотя дала слово маме — не заходить в чужой дом. Но зашла — сапоги посмотреть.

Я не заметила, что крышка подвала открыта. Зашла и сапоги увидела. Они лежали на диване. Я на них посмотрела и … упала. В подвал. Но не совсем внутрь. Если б упала, то умерла. Лестницы не было, а три метра глубина и внизу бетон.

Я руками зацепилась за края. Вылезти не могла. Сил не было. Провалилась по пояс. На помощь никто не шел. Никто не знал, что я пошла сапоги искать. У меня даже пальцы побелели. И тут зашел дед-чеченец. Я решила, он меня спихнет вниз, и я там умру, а он дал мне руку. И я вылезла.

— Что ты тут ищешь? — спросил.

— Я хотела сапоги взять, — сказала я.

— Не стыдно тебе, — спросил дед, — воровать?

Я красная стала, как помидор.

— Не туда твои ноги ходят! Не тот путь нашли! — громко сказал дед. — Грех! Грех!

— Я никогда не приходила искать вещи. Один раз…

— Будет тебе и за один раз! — перебил меня дед. — Позор!

Потом он увидел, что я в рваных сапожках стою. Пошел и взял сапоги. Бросил через всю комнату.

— На! — сказал он. — Возьми. Моих бомбой убило. Дочку, внуков убило. Никто не придет в этот дом жить. Все там! — показал вверх рукой.

Я сказала:

— Извините, — и ушла.

В своих рваных сапожках ушла. А потом побежала бегом. Мне хотелось убежать.

Я наткнулась на труп. Его не было полчаса назад. А теперь лежал! Мужчина лет сорока. Русский. Житель. Он лежал и смотрел на меня синими глазами. Рядом ведро. Он за водой вышел. Наверное, его убил снайпер.

Мама нашла варенье и несла в сумке:

— Где тебя черти носят? — спросила она.

Я сказала. Мама дала подзатыльник. Прямо при покойнике. У меня в глазах просияло от подзатыльника. Очень обидно стало.

— Кроме еды, ничего брать нельзя! — строго сказала мама.

Мама нашла одеяло, которое валялось на улице. Накрыла покойника, и мы пошли домой.

Поля