Роман, построенный как танец
"Сатанинское танго" — первый роман теперь уже знаменитого венгерского писателя Ласло Краснахоркаи (р. 1954). Слово "танго" в названии романа указывает на структуру текста — в нем много повторов и возвращений к определенным точкам. "Сатанинским" этот танец становится потому, что не дает возможности участникам ни остановиться, ни сделать шаг в сторону. Тексту предшествует эпиграф из "Замка" Кафки: "Тогда мне лучше ждать его тут и не дождаться", определяя ожидание как ключевой мотив романа.
Жанр "Сатанинского танго" определить сложно: есть элементы приключенческого романа, романа-путешествия и т. д. Роман состоит из двух частей, каждая из которых, в свою очередь, разбита на главы. Содержание выглядит как запись фигур танго от первой до шестой в первой части и в обратном порядке — от шестой до первой — во второй части. В процессе чтения читатель вынужден возвращаться к отдельным главам, чтобы понять содержание.
Роман изобилует отсылками к различным произведениям мировой литературы: главный герой Иеремия напоминает Воланда из "Мастера и Маргариты", заброшенная деревня вызывает ассоциации с Макондо из "Ста лет одиночества", а безвыходность ситуации и вечное ожидание неизвестного отсылают к Кафке и Беккету.
Предваряя фрагмент из "Сатанинского танго", необходимо отметить, что остановить текст Краснохоркаи, текущий непрерывно, согласно собственному затейливому ритму, практически невозможно — в этом как раз и состоит уникальность прозы писателя.
"В один из последних дней октября, на рассвете, еще до того, как на западной стороне поселка на потрескавшийся солончак падут первые капли немилосердно долгих осенних дождей (и до самых заморозков море зловонной грязи зальет все дороги, отрезав поселок от города), Футаки пробудился от колокольного звона. В четырех километрах к юго-западу от поселка, в бывшем владенье Хохмайса, стояла заброшенная часовня, но там не то что колокола не осталось, но и сама колокольня была разрушена еще во время войны, ну а город слишком далеко, чтобы оттуда хоть что-нибудь было слышно. И вообще, торжествующий этот гул вовсе не походил на отдаленный звон; казалось, ветер подхватывал его где-то рядом („Вроде как с мельницы…“). Привстав на локте, он всмотрелся в крохотное, как мышиный лаз, оконце кухни, но за полузапотевшим стеклом поселок, омываемый утренней синевой и замирающим колокольным звоном, был нем и недвижен; на противоположной стороне улицы, в далеко отстоящих один от другого домах, свет пробивался только из занавешенного окна доктора, да и то потому лишь, что вот уже много лет он не мог заснуть в темноте. Футаки затаил дыхание, чтобы в отливной волне колокольного звона не упустить ни единой выпавшей из потока ноты, ибо хотел разобраться в происходящем („Ты, никак, еще спишь, Футаки…“), и потому ему важен был каждый, пусть даже самый сиротливый звук. Своей известной кошачьей походкой он бесшумно проковылял по ледяному каменному полу кухни к окну и, распахнув створки („Да неужто никто не проснулся? Неужто никто не слышит, кроме меня?“), высунулся наружу. Лицо обдал едкий, промозглый воздух, и ему пришлось ненадолго закрыть глаза; но тщетно он вслушивался в тишину, которая от петушиного крика, отдаленного лая собак и от завывания налетевшего несколько минут назад резкого беспощадного ветра делалась только глубже, он ничего не слышал, кроме собственного глухого сердцебиения, будто все это было лишь наваждением полусна, какой-то игрой, будто просто „кто-то меня напугать решил“".
Перевод В. Середы.