Как можно отказаться от чтения книги, рекомендованной Петром Вайлем? Тем более с "трогательным добряком Петей Вайлем" Сергея Гандлевского связывает не один год приятельских отношений, даже фраза такая звучит: "Мне было с ним на удивление легко и покойно, как в домашнем халате". Приятельствовал и с другими знаменитыми литераторами: Дмитрием Приговым, Львом Лосевым, Евгением Рейном, был одним из учителей Маши Гессен и ещё вереницы имён. Язык у автора (поэта и писателя) примечательный, сейчас так уже почти не пишут: "Вероятность того, что переводчик вручную и старательно воспроизведёт однократное счастливое стечение языковых обстоятельств, исчезающе мала. Поэтому сильных переводных стихотворений на порядок меньше, чем оригинальных".
Вся книга – о богеме из литературной среды. Сначала, как водится в советское время с инакомыслящими и околодиссидентскими, – работа сторожем и поэтические попойки, затем знакомство с отличными и значительными, и вот уже не успеваешь заметить, как сам бронзовеешь, а старые товарищи умирают один за другим. И минувшие сорок лет взрослой жизни оказываются не такими уж смелыми и поспешными, хотя истекли довольно внезапно. Гандлевский пишет эти заметки "вплотную к шестидесяти", когда круг жизни если и не замкнут вполне, то почти очерчен и на носу старость. Есть много историй, которыми можно поделиться.
"Если называть вещи своими именами, учёба приняла форму самого кромешного национального пьянства, чуть не сказал – застолья. "Застолье" было бы словом совсем иного стилевого регистра – стол имелся далеко не всегда. В какой-нибудь грязной сторожке, подворотне или котельной, опорожнив стакан омерзительного пойла, Цветков мог сказать в своей языковой манере: "Сейчас внесут трубки".