Как говорит Галя Юзефович, я пожизненно из Sorokin—team, так что делите надвое всё, что я напишу о новом романе лучшего из живущих русских писателей (включая эту самую формулировку).
Начну с главного, часто выпадающего из отзывов и рецензий на книги Сорокина. Он все—таки потрясающе пишет. Не знаю никого сопоставимого в современной русской литературе. Причем это касается и работы со словом, вплоть до малейших составляющих (букв, слогов), и построения фразы или абзаца, и устройства так называемого сюжета (и фабулы). Не могу оторваться, пока не дочитаю, что бы он ни писал. В свои 18 лет я так глотал Дюма и Кинга. И ведь это притом не беллетристика, а "серьезная" (что бы это ни значило) литература. Анбеливибл. Чисто по ощущениям могу сравнить только с недавно перечитанным "Хаджи—Муратом".
(не надо, пожалуйста, отвечать, что Сорокину до Толстого как до неба – я сравниваю не писателей, а читательские ощущения)
Смешно совпало. Дожидаясь нового Сорокина, купил себе прочитать свежее комментированное издание "Зангези". А в "Докторе Гарине" — эпиграф из Хлебникова и еще в одном самом интересном месте его упоминание. Справедливо: Сорокин – один из немногих в истории нашей литературы, кто не боится реформировать и перепридумывать язык и речь. Мало кто на такое осмеливается. Например, Хлебников.
Думаю, "Доктор Гарин" — первый настоящий сорокинский роман.
Что я имею в виду?
Роман – особая литературная форма (в европейской и прилегающей к ней американской традиции – высшая для прозаического письма). Ранний Сорокин ее имитировал и высмеивал, в частности, в двух фундаментальных текстах: "Тридцатая любовь Марины" (советский/антисоветский не—роман) и "Роман" (русский классический не—роман). Доказывал, что (цитата) "Роман умер".
Начавшее зрелый период Сорокина "Голубое сало" было двумя недо—романами, встретившимися посередине и, в известном смысле, друг друга отрицавшими.
"Теллурия" была экспериментальной анти—романной формой: каждая из глав была "первой главой" недописанного романа.
"Ледяная трилогия" — две повести, к которым прилагает беллетризованный киносценарий не снятого фильма. Это концептуальный цикл, а не единый текст. Как и "Норма". Как и "Пир". Как и "Сахарный Кремль".
Самые цельные произведения Сорокина за последние два десятилетия – в жанре повести: "День опричника", "Метель", "Манарага". "Сердца четырех" и "Месяц в Дахау" тоже были повестями.
(я не о том, как именует свою книгу сам автор или его издатель, а о самой сути этих текстов)
Именно "Доктор Гарин" обретает тот масштаб, ту (необходимую в романе) искреннюю и азартную увлеченность героем и его приключениями (не надо понимать этот термин буквально; приключения души, как в "Улиссе" или "Поисках утраченного времени" — тоже приключения), которая характеризует Большой Роман. Ведь в романе непременно есть эти составляющие: подлежащее—герой и сказуемое—приключения. Ну и масштаб окружающего густонаселенного мира, отличающего роман от повести.
Подобно своему герою—доктору, Сорокин реанимировал и воскресил роман. И неслучайно вернулся к его исходной точке, где пародийность была неотъемлема от серьезности, слита с ней до полной нераздельности – именно так написаны "Гаргантюа и Пантагрюэль" и "Дон Кихот".
Если в "Метели", где впервые появился доктор Гарин, героем был не он, а само русское пространство (плюс был не менее важный персонаж – кучер Перхушка), то новая книга – именно о нем.
Это продолжение – все—таки не будем считать его завершением – огромной русской традиции литературы о докторах, которые больше, чем доктора. "Мы не врачи, мы боль". Базаров. Чеховские доктора (не только Дорн, Чебутыкин Астров, но и Ионыч). Сам Чехов. И сам Булгаков в "Записках юного врача". И его "Морфий". И пастернаковский Живаго.
Доктор – соль земли. Интеллигент, но не только рефлектирующий (эдакий холодный интеллигент в "Докторе Гарине" — филолог Антон), а чувствующий, эмпатичный, мятущийся, жаждущий любви, а не одного лишь служения.
Говоря коротко, исчезнувший из нашей литературы необходимый герой, который возвращается здесь. В этом смысле важно, что Сорокин его именно возвращает, воскрешает, дает ему вторую жизнь (не только после "Метели", но и многократно внутри "Доктора Гарина").
Что же происходит с доктором Гариным? О чем этот роман? Уже кто—то написал о нем как о бессмысленном каскаде различных, плохо друг с другом связанных похождений одного сквозного персонажа.
Ничего подобного.
Доктор Гарин проходит через разные основополагающие русские хронотопы, исторические и культурные, на каждом этапе делая две вещи: выживая и спасая чужие жизни. Это посконная деревенская Россия, европеизированный аристократический дореволюционный мир, квазисоветский хтонический ГУЛАГ, постсоветская неряшливая утопия.
Структурно – прямая отсылка к "Доктору Живаго". Но "Доктор Гарин" — ничуть не издевка или пародия на пастернаковский роман; это превращение модели "Живаго" в универсальный рассказ о России. На протяжении всей книги герой идет через поля непрекращающейся (и во многих смыслах гражданской) войны всех со всеми. Собственно, и линия с говорящими задницами—политиками при всей ее нарочитой грубости необходима, чтобы показать: политический мир преходящ, он заканчивается, становясь чистым цирком, когда власть оказывается в руках военных. Учитывая способности Сорокина—предсказателя, в этом месте становится не на шутку жутко.
Как Живаго – Лару, Гарин ищет свою возлюбленную Машу. В последней главе Гарин чуть не умирает в трамвае (в точности как Живаго), но для него все переламывается в иную сторону. Что же его в очередной раз спасает?
Если "Доктор Живаго" — история о враче, которого выручала и вела его вторая, важнейшая натура – поэтическая (без стихотворений Юрия Живаго в финале роман Пастернака мертв), то "Доктор Гарин" — о спасении героя через его читательскую натуру.
Рецензенты не без раздражения пишут о прорезающих роман прозаических фрагментах, которые по ходу дела читает Гарин – мол, зачем? Неужто Сорокин еще не наигрался в имитации? Но позвольте, Сорокин с первых своих книг – именно писатель—читатель, умеющий прозревать и анализировать мир через прочитанные и переработанные им книги. Таков же и его герой.
Гарин – Человек Читающий. Книги держат его на поверхности, не дают пойти ко дну. Книга же спасает его в решающий момент (нешуточно волшебная кульминационная сцена "Доктора Гарина"). Мне, как человеку читающему, сорокинский роман бесконечно дорог и близок одной этой максимой.
Ну ладно, не буду врать. Мне правда очень понравилось, что в ряду экс—политиков – они же жопы с ру(ч)ками – есть Владимир (никакой русофобии! рядом с ним Сильвио, Дональд, Ангела, Эммануэль, Борис и т.д.), у которого в книге лишь одна, повторяющаяся в ответ на любое обращение реплика: "Это не я".