Аргумент к Гитлеру
Просыпается Гитлер как-то утром, а на дворе 2011 год. И куда неприкаянному фюреру податься, одному, без армии, без рейхканцелярии, без денег, когда все в мире изменилось?
Ничего, ничего, все не так плохо.
1. Конечно, на телевидение. С руками оторвут.
2. Ничего не изменилось. Это, собственно, книжка о том, что ничего не изменилось.
В общем и целом, не самая безопасная книжка.
Необходимый синопсис: Гитлер появляется вдруг откуда ни возьмись на заброшенном пустыре в Берлине, как настоящий, как будто 66 лет назад просто заснул. Оглядевшись, вздохнув и засучив рукава, бывший фюрер снова начинает свой путь с самых низов. Слово за слово, он попадает в телевизор, где его принимают за гениального двойника-импровизатора, работающего в особенной технике. Подумаешь, не выходит из роли в обычной жизни. Мы современные люди и отнесемся к этой причуде светски.
Очень скоро Гитлер снова становится суперзвездой.
С этой очень смешной книжкой трудно не потому, что мы смеемся над Гитлером. Можно подумать, первый раз. Нет нужды объяснять, почему этот персонаж может быть уникально смешным. Самые истерически смешные шутки именно и получаются из самых жутких вещей. И честное слово, этическая позиция автора совершенно недвусмысленная.
Трудно и не потому, разумеется, что мы смеемся над болезненными темами про общество, политику и, так сказать, нравы. Хотя это основной аттракцион, и отменно устроенный (для немцев, наверное, он еще более занимательный, но вообще-то вполне общечеловеческий и на все времена). Читать, как автор издевается над чем-нибудь, одобряя или порицая это Гитлером — одно наслаждение. Первое время. Именно этим-то, кстати, персонаж и купил телевизионщиков и зрителей — все посчитали, что его суждения это такой художественный прием, чтобы показать в истинном свете двуличие, недомыслие и обскурантизм. Загвоздка в том, что со временем они начинают видеть в его точке зрения рациональное зерно. Эта книжка была бы не так хороша, если бы была просто социальной сатирой. На самом деле, она еще и мыслеэксперимент. Над кем, над кем, над тобой, читатель.
Есть такой демагогический прием, argumentum ad Hitlerum, термин изобретен еще Лео Штраусом. Вкратце аргумент формулируется так: "Если Гитлер (нацисты) поддерживал (подставить нужное), то (подставить нужное) — зло". Вегетарианство, например. Любой нормальный человек понимает, что это риторическая ловушка. Но в нее — все ещё; всегда — удивительно просто попасть с обратной стороны. В какой-то момент становится понятно, что приняв правила игры, (Гитлер — чудаковатый, но гениальный актер) окружающие практически перестают слышать, что именно он говорит, и впускают в свою зону приемлемого все больше и больше. Но мы-то снаружи этой истории, мы-то сознаем, что надвигается опасность. Мы наблюдаем отчетливо, как знакомый сюжет (хотя казалось бы!) снова развивается триумфально.
Тем не менее, читатель все время обнаруживает себя в нелепом положении, соглашаясь с Гитлером.
Ну невозможно не соотноситься с протагонистом книжки, да еще и написанной от первого лица. К тому же, некоторые наблюдения за современностью, которые он делает, незамутненным взглядом пришельца из прошлого, не привыкшего к современным условностям и глупостям, не перестают быть меткими и остроумными от того, чьи они. То есть, сначала мы смеемся над Гитлером, который отмечает, что, оказывается, "господину Старбаку принадлежит куча кофеен в Берлине". Потом мы вдруг понимаем, что не можем не сочувствовать в каких-то моментах его комическому консервативному взгляду, а то и впрямую — только что мысленно согласились с тем, что смартфонов, например, в нашей жизни слишком много. Следующий шаг, который он делает в своих рассуждениях, заставляет ощутить легкий холодок. А может быть, не следующий, а через один. А может быть, какое-то сомнительное утверждение мы уже просто проглотили, не заметив этого.
Неуютно, словом.
Если что, завтра снова может принадлежать ему в два щелчка. Это необходимое, хотя и тревожное оперативное знание.
Не могу отделаться от мысли, что бы случилось, если бы у нас сейчас вот так вот внезапно проснулся, скажем, Сталин. Мне кажется, это была бы какая-то очень иная история, но какая именно, никак не могу для себя понять.