Уэльбек на дне. Рецензия на новый роман Мишеля Уэльбека "Серотонин"
Предсказание бунта "желтых жилетов" и приговор президенту Макрону, оргия с участием собак и окончательный закат Запада: "Горький" публикует рецензию на только что вышедший во Франции новый роман одного из самых мрачных критиков современной цивилизации Мишеля Уэльбека.
Сюжет седьмого романа Мишеля Уэльбека "Серотонин" даже в двух словах пересказать невозможно. Как однажды сформулировал сам автор: в жизни может произойти многое, но чаще всего не происходит ровным счетом ничего. Очень условно можно сказать, что "Серотонин" посвящен плачевной ситуации на рынке мясомолочных продуктов во Франции, связанной с установленными Брюсселем квотами на импорт из стран "третьего мира". Ну, и еще в некоторой степени посвящен нежности. Как всегда у Уэльбека, история личного фиаско, тотальной деградации вплоть до физического развеществления тела на атомы происходит на фоне заката Западного мира, Евросоюза и конкретно (не)любимой родины. Стартовый тираж нового романа — 320 тысяч, над этими огромными цифрами иронизируют критики левых взглядов.
Самое первое произведение Уэльбека, сборник стихов "Погоня за счастьем" датировано 1992 годом. По иронии судьбы именно тогда же были заключены Маастрихтские соглашения, которые создали Евросоюз. Тогда же во Франции прошел плебисцит. Известно, что Уэльбек никогда не голосует, ему не интересны ни выборы президента, ни депутатов Национальной ассамблеи. Однако он одобряет систему референдумов, прямую демократию в действии, и потому в 1992-м вместе с 49 % сограждан высказал свое фи пресловутой евроинтеграции. С тех пор его сугубо враждебное отношение к глобализации не изменилось ни на запятую. Шпильки в адрес еврократов вроде Жака Аттали содержатся практически во всех его произведениях. В "Серотонине" от саркастичной критики Уэльбек переходит даже не к констатации негативных последствий, а к некрологу — он пишет надгробную речь, оплакивает память национального суверенитета, экономики и культуры. Это, если угодно, вариация на тему "Замогильных записок" Шатобриана, воспоминания о современности с того света.
"Рассказанная здесь история начинается в конце 2010-х годов, кажется, Эммануэль Макрон тогда еще был президентом" — так звучит первая фраза "Серотонина". Дальше с места в карьер писатель декларирует абсолютную убежденность в том, что нынешний режим, да и подпитывающая его система, — банкроты, их дни сочтены. Уэльбека не раз сравнивали с сейсмографом, настолько тонко он чувствует малейшие сдвиги в обществе. Но даже "Покорность", релиз которого по несчастливой случайности совпал с терактом в редакции "Шарли Эбдо", не был полон подобной уверенности в пророческой силе собственных размышлений. В "Серотонине" каждое слово — безапелляционный приговор, Уэльбек ведет себя тут как кормчий, чье имя недолго будет загадкой для внимательного читателя.
Стилистически Уэльбек верен себе. Это изобретенный им еще в "Элементарных частицах" метафизический соцреализм (во Франции критики называют его методику депримизмом), дорожная карта Апокалипсиса. Большой поклонник макрофотографии, Уэльбек применяет ее технологию и к литературе. Любой человек, место или предмет, попадающий в поле его внимания, описаны с невероятной точностью и моментально опознаются. В "Серотонине" есть путевые заметки по Нижней Нормандии, от Шербура до Фалэза, и их можно использовать в качестве туристического гида. Нет никаких сомнений: все эти рестораны, заправки и отели сети "Меркюр" существуют на самом деле. Можно приехать в богом забытый Картере, находящийся рядом с развилкой трасс А132 и А13, найти бистро "Терминюс" и заказать ту же самую, недоеденную протагонистом пиццу Капричоза, убедившись насколько и вправду ее тесто пересолено, а томатная паста безвкусна.
С аналогичной въедливой дотошностью Уэльбек описывает и персонажей интернационального медиапространства: от Владимира Путина (внимание, спойлер: в "Серотонине" есть отсылки к Солсбери и истории про шпили) до местной знаменитости, юмориста Лорана Баффи или коллег-писателей Кристин Анго и уже покойного Мориса Бланшо. Их вопиющая посредственность, будучи выдернутой из информационного потока, абсурд и вульгарность которого мы уже давно не замечаем, неожиданно режет глаз. В общем, все то, что крутится у многих на языке, Уэльбек ничтоже сумняшеся озвучивает, причем без всякой претензии на правду-матку. Индентификация с лирическим героем происходит мгновенно, и далее читателя не отпускает ощущение, что "Серотонин" — это записанный телепатом-экстрасенсом бесконечный внутренний монолог, тот самый, что мы ведем сами с собой долгие годы.
Альтер эго автора/читателя зовут Флоран-Клод Лабруст. Ему 46, и он подумывает о том, чтобы уволиться из министерства сельского хозяйства. Он не женат и бездетен, уже в начале романа Лабруст рвет последнюю связь с миром, в лице любовницы — японки Юдзу. Впервые у Уэльбека главный герой совершенно не заинтересован в сексе. Разумеется, в прошлом он позволял себе многое, предавался разврату (есть незабываемая сцена оргии с участием собак), но на момент описываемых событий его пенис — бесполезный отросток, поскольку либидо полностью уничтожено антидепрессантом Капторикс. Погоня за счастьем окончена. Вот он ответ на все вопросы и чаяния человечества в 2019-м — маленькая белая капсула, обладающая чудодейственными способностями. Лишь Капториксу подвластно поднять уровень серотонина в крови и замедлить угасание, не только Лабруста, но и бери шире иудео-христианской цивилизации.
Флоран-Клод оправляется в путешествие на край ночи, доживать в "Швейцарскую Нормандию", провинцию у моря, суровый климат которой готовы выдержать лишь рыбаки и фермеры, последние из могикан, те, кого еще не до конца раздавила политика Евросоюза. Они много пьют, алкоголизм тут форма суицида. Иногда они не ограничиваются кальвадосом и прибегают к более решительным действиям — пуле в голову, — как друг детства Лабруста, разорившийся gentleman-farmer Эмерик. Их протест против системы в романе тревожным образом напоминает оный желтых жилетов в реальности. И в этот раз Уэльбеку удалось предсказать будущее.
Именно из-за чересчур большого количества совпадений между вымышленными и свершившимся событиями, а также их откровенно реакционной трактовки, возмущенная общественность предъявляет Уэльбеку претензию: так ли все плохо вокруг или все плохо именно у автора? Уэльбек пишет летопись мировой депрессии или ведет личный дневник? С каждым новым произведением дистанция между лирическим героем и автором сокращается, а в "Серотонине" она и вовсе на нулевой отметке. Так роман ли это и стоит ли говорить об этом тексте как о художественном произведении, а не как о вредных прокламациях, разжигающих классовую, расовую и прочую рознь?
На все эти вопросы Уэльбек вроде бы ответил еще в "Карте и территории": там он был един во многих лицах, его мысли транслировал Джед Мартин, отец Джеда, архитектор, поддерживавший странную переписку с писателем Мишелем Уэльбеком, а также комиссар Жасслен, расследовавший убийство Уэльбека, чью собаку, кстати, звали Мишель. Финал с расчленением тела Уэльбека — недвусмысленная метафора литературного творчества и связей между автором и персонажами.
Что же касается обвинений в исламофобии/филии, национализме, сепаратизме, расизме, социальном снобизме и, конечно же, мизогинии, в "Серотонине" Уэльбек уверенно их отметает, наконец-то открыто обозначая свои намерения. Новый роман — роман утешения (как бывают романы воспитания), которое, по Уэльбеку, заключается не в замалчивании боли, а в ее проговаривании. Во французском языке существует выражение, как нельзя лучше подходящее "Серотонину" — faire son deuil, — осуществить/прожить траур, этап, необходимый для того, чтобы преодолеть глубины отчаяния и идти дальше. Только погружая пальцы в рану, можно понять, насколько она глубока и смертельна ли. Так и с "Серотонином". Погрузив нас на самое дно, в непроглядную темень, Уэльбек намекает: теперь путь только наверх. То самое расширение пространства борьбы, ведь самоубийство ничего не решает. Не потому ли в "Серотонине" звучит музыка Ференца Листа из третьего года странствий — "Angelus, молитва к ангелу-хранителю", — названная, словно по ошибке, "Утешением"?