Унесенная историей. Рецензия на "Добрее одиночества"
Июнь Ли — американская писательница китайского происхождения. Ее дебютное произведение "Тысяча лет хороших молитв" получило сразу несколько литературных премий, в том числе приз газеты The Guardian за лучшую книгу. В 2010 году журнал The New Yorker назвал ее среди двадцати лучших писателей в возрасте до сорока лет. Сама автор признается, что она — настоящий книжный червь, несмотря на то, что в детстве родители не поощряли чтение художественной литературы — в Китае считают, что с этого начинаются все проблемы. Книга, после которой она почувствовала свою неразрывную связь с литературой, — "Стихи в прозе" Ивана Тургенева в переводе на китайский. Произведения русских писателей с тех пор стали для нее источником вдохновения.
"Жизнь может быть такой же простой, как сборник анекдотов, и мы так и живем — анекдотично, разменивая нашу юношескую веру в счастье на веру в жизнь без страданий", — меланхолично подмечает Июнь Ли, обращая свой взгляд в прошлое. Как обернулась жизнь персонажей нового романа "Добрее одиночества" — вопрос едва ли не интимный, отвечать на который хочется только молчанием.
Сюжет вращается вокруг дружбы, которая в конечном итоге приводит к трагедии. Три девушки, один парень. Спустя несколько месяцев после протеста на площади Тяньаньмэнь, одна из подруг — Шаоай — выпивает отравленный напиток и становится почти неживым инвалидом на многие годы, а затем умирает. В убийстве оказываются замешаны самые близкие ей люди. На ком из друзей лежит вина — не центральный вопрос этой истории, как можно было бы подумать. Главная тема книги — тяжесть бремени памяти. Кто они — Боян, Можань и Жуюнь — живые люди или призраки прошлого, замкнутые в самих себе?
И, самое главное, они проводили долгие послеполуденные часы здесь, под ивами, у Переднего или Заднего моря, разговаривая о... Боян не помнил сейчас о чем. Что могло заставить их думать, что Жуюй когда-нибудь полюбит предмет их страстной любви? Что было у нее на уме тем летом, когда она к ним приехала? Нелюбопытные, полные самомнения, они с Можань, должно быть, допустили ошибку из разряда тех, что почти все в какой-то момент допускают в юности. Они ни на секунду не готовы были увидеть Жуюй в ином качестве, нежели им хотелось: не сиротой, которую они согреют и окутают своей дружбой. Они оба были очарованы ею, даже пленены, и торопились предложить ей все, что имели — долгую историю города, короткую историю своего существования, — потому что не видели другого способа приобрести для нее значение.
Пожалуй, "Добрее одиночества" можно назвать семейной сагой, которая отражает и современную историю Китая. Роман не может похвастаться действительно выразительными персонажами, а их самоизоляция порой раздражает. Но эти на первый взгляд кажущиеся пустыми лакуны оказываются писательским приемом: проницательное, однако весьма сдержанное и простое повествование освещает приглушенные чувства персонажей. Ли словно рисует жизнь героев в акварельных тонах — легких и едва уловимых. Эти штрихи сближают ее творческую манеру с тургеневской. Хотя на родине Июнь Ли называют китайским Чеховым, что кажется весьма закономерным — сама писательница утверждает, что питает глубокую любовь к мастеру.
Тайна убийства преподносится искусно: объяснение смерти Шаоай ловко откладывается до самого финала. Как следствие — долгоиграющее послевкусие от романа — постоянная горечь от разрушенных мечтаний и жизней подростков. Главные герои все же оказываются призраками, чьи тени заслоняют солнечные уголки современного Китая. Тема революции раскрывается в романе в различных вариациях. Будь то борьба за перемены или за возможность настоящего. В разговоре с отцом Шаоай утверждает, что противостояние выйдет на новый сущностный уровень. И вообще, вся жизнь становится безвременной, когда есть за что сражаться.
Смерть Шаоай обретает смысл при обращении к политическому подтексту. Пока надежда на новый Китай мучительно гасла, девушка формировала в сознании своего окружения новое осмысление себя. "В параллельном мире Шаоай сделала бы блестящую карьеру", друг же девушки и вовсе утверждает, что лучшая жизнь — это жизнь неживая, и единственная, кто подтверждает эту истину, — это Шаоай. Сама Шаоай, однажды не ужившаяся с такой невыносимой вездесущей реальностью, становится историей.
Иной читатель может поддаться искушению сравнить книгу Июнь Ли с "Мечтателями" Бертолуччи. Грубейшая ошибка: все, что открывает "Добрее одиночества", — это невидимое неистовство слишком рано постаревших сердец молодых людей.