Прорыв под Сталинградом

Книга, пробывшая в плену 70 лет

Художественное свидетельство гибели 6-й армии вермахта, впечатляющий рассказ о буднях и ужасах войны, полный событий, ярких образов и диалогов, но прежде всего — это роман о прорыве моральном, об осознании немецкими офицерами масштаба преступления, в котором они участвуют, и катастрофы, к которой ведет Германию Гитлер. Участник Сталинградской битвы Генрих Герлах (1908–1991) написал роман по горячим следам в советском плену.
В Приложении — захватывающая история рукописи. МГБ конфисковало ее в 1949 г. Вернувшись в Германию, Герлах при помощи гипноза частично воссоздал текст и опубликовал книгу "Армия, которую предали" (1957), ставшую бестселлером. Лишь в 2012 г. Карстен Ганзель нашел рукопись в Российском государственном военном архиве, и в 2016-м оригинальный текст романа увидел свет.

"Что есть человек? И что значат для человека слова товарищество, дисциплина, честь? А сострадание и любовь — где они? Неужели мы только животные? Но даже животные знают про верность и умеют быть благодарными… Так что ты такое, человек?"

"Но кое-что другое с каждым днем мучило его все сильнее. Его терзала мысль о том, что ко всему, что творилось здесь, на берегах Волги, враг был причастен в наименьшей степени, что не по его вине происходит массовое вымирание сотен тысяч людей, которые гибли от холода и голода. Одно слово, один короткий приказ мог в любую минуту положить этому конец… Но он так и не прозвучал. Целая армия следовала данному ей завету: умереть от голода и обморожения! Такой сценарий не укладывался в рамки солдатского опыта абсолютно. Не имея отношения к понятиям долга и чести, он порождал по меньшей мере один вопрос, в иных обстоятельствах для солдата совершенно недопустимый — зачем? Этот вопрос не давал полковнику покоя, и после тщательного анализа имевшихся в его распоряжении документов, способных прояснить сложившуюся на фронте обстановку, он пришел к следующему заключению: нет никакой стратегической надобности в проведении дальнейших военных действий под Сталинградом, которая оправдывала бы столь неизмеримую жертву. Гитлер обещал прислать войска и прорвать блокаду. Но он не сдержал обещание. Ему оставалось только отпустить армию, дать возможность действовать самостоятельно — сообразно обстоятельствам — и нести за себя полную ответственность. Он этого не сделал. Почему? Неужели триста тысяч солдат гибли только по прихоти одного человека, который не захотел признать… Стоп, остановись! Разверзлись бездны".

"Но в бессилии неумолимо зрело кое-что другое: первое, пока еще смутное понимание того, что Сталинград уже не определить ни временем, ни пространством, что от Сталинграда уже не убежать, он нагонит тебя даже в забытом богом уголке; что сотни тысяч людей, живых и мертвых, кто страдал, терпел насилие и в конце концов был предан, связаны путами, которые не разорвать уже никогда. Кому на заснеженных берегах Волги довелось испить до дна горькую чашу, для того жизнь без Сталинграда немыслима. Лежишь ли ты в объятиях любимой, смотришь в сияющие детские глаза, плачешь ты или веселишься — Сталинград неизменно рядом! Сталинград в работе, в творчестве, в борьбе! На отдыхе, во сне, в мечтах — Сталинград не отступает! А потом настанет час предстать перед судом вечности, и павшие в Сталинграде вынесут свой приговор. И тогда подвергнется осуждению каждая мысль, каждый поступок, который не встал на пути у безумного духа разрушения, который потребовал таких колоссальных жертв ради совершения отвратительного культа, культа варварского идолопоклонства".

"И можно ли называть счастьем сытое легкомысленное проживание жизни, отмеченной соблазнами незамысловатых забот, жизни, где ты плывешь по течению как в парном молоке, которое неизменно усыпляет твой разум. Или все только самообман, сплошная иллюзия, за которой рано или поздно неизбежно следует страшное прозрение? Словно волевая рука смахнула со стола грошовые побрякушки фальшивого счастья. Осталась только стена, чистая и черная. Вот только проявятся ли на ней новые знаки, которые укажут другую дорогу в будущее?"